Виртуальная история: альтернативы и предположения
Шрифт:
Любая оценка вероятности выживания каролинского режима должна начинаться с анализа его способности сопротивляться потенциальным источникам политического давления или хотя бы нейтрализовать их [239] . В Англии – самом богатом и населенном из трех королевств Карла I – потенциальных источников давления было мало, причем они были разбросаны по стране. Карлу была на руку “демилитаризация” аристократии, практически завершившаяся к моменту его восшествия на престол в 1625 г. Наблюдавшийся в шестнадцатом веке стремительный технический прогресс в сфере вооружения и военного дела сделал старые арсеналы аристократов бесполезными [240] . Провал восстания графа Эссекса в 1601 г., по словам Конрада Расселла, ознаменовал “момент, когда угроза применения силы перестала быть надежным оружием английской политики” [241] . Если в 1630-х и были люди, которые хотели усмирить Карла I, им приходилось признать, что его английские подданные вряд ли пойдут на такое – каким бы непопулярным ни стал его режим [242] .
239
Недавно было высказано мнение, что правительство Карла в принципе “не было в полной мере стабильно” на протяжении 1630-х гг., поскольку “оно не опиралось, подобно правительствам Елизаветы I и его отца [Якова I], на фундамент согласия” (Reeve L. J. Charles I and the Road to Personal Rule. Cambridge, 1989. P. 296). Однако возникает вопрос: чьего согласия? Чтобы править страной, Карл не нуждался в одобрении народа. Хотя нежелание джентри предоставлять свое “согласие” и могло усложнить управление на местах, в отсутствие успешного восстания подданные Карла были серьезно ограничены в способах выражения собственного неодобрения.
240
Parker G. The Military Revolution: Military Innovation and the Rise of the West, 1500–1800. Cambridge, 1988. Ch. 1.
241
Russell C. The Scottish Party in English Parliaments, 1630–1642, or, The Myth of the English Revolution. (Inaugural Lecture, King’s College). London, 1991. P. 8.
242
В готовящейся к публикации работе доктор Барбара Донаган (Библиотека Хантингтона) приводит свидетельства, что некоторые английские домохозяйства в 1630-е гг. обладали достаточно крупными частными арсеналами. Несмотря на это, в отсутствие (при распущенном Парламенте) общепризнанной инстанции для санкционирования и координации их использования восстание в Англии в период единоличного правления Карла I оставалось маловероятным. Кроме того, политическая элита не считала вооруженное сопротивление реалистичным и вообще целесообразным. (Я благодарен доктору Джону Морриллу за обсуждение этого вопроса.)
Если предполагалось не просто бросить вызов Карлу I, а усмирить его, ресурсы для этого необходимо было найти за пределами Англии. Ирландия, где с 1633 г. железной рукой правил лорд-депутат Уэнтуорт (будущий граф Страффорд), время от времени причиняла беспокойство, однако не представляла непосредственной угрозы вооруженного сопротивления короне [243] . Только в Шотландии, которую еще практически не тронула “военная революция” и где в частных руках по-прежнему оставались крупные арсеналы, сохранялась вероятность, что подданные короля поднимут частные войска против режима. Если бы ковенантеры не добились военных успехов в 1639 и 1640 гг., а в 1640 и 1641 гг. победоносные шотландцы не вступили бы в тайный сговор с английскими противниками Карла, Долгий парламент, подобно всем своим предшественникам, оказался бы бессилен подчинить Карла собственной воле [244] . Если бы в 1639 г. была одержана победа над Шотландией, вероятность подавления Карла его же подданными оказалась бы низкой.
243
Kearney H. Strafford in Ireland, 1633–1641: A Study in Absolutism. 2nd ed. Cambridge, 1989. Восстание в Ирландии началось только после того, как Страффорда сняли с поста лорда-депутата в 1641 г. Кроме того, оно было направлено не против наместника-тирана, а против английского Парламента, который, как казалось, попал под контроль хунты, состоящей исключительно из воинственных протестантов – противников короны. См.: Russell C. The British Background to the Irish Rebellion of 1641 // Historical Research 61 (1988). P. 166–182.
244
Свидетельства этого заговора см. в работе: Donald P. New Light on the Anglo-Scottish Contacts of 1640 // Historical Research 62 (1989). P. 221–229.
Итак, в случае королевской победы в 1639 г. дальнейшее вооруженное восстание казалось маловероятным, однако были и другие, потенциально более опасные испытания, с которыми пришлось бы столкнуться режиму. Часто отмечается, что два аспекта развития английской политической культуры представляли собой непреодолимые препятствия для единоличного правления: во-первых, подъем революционного пуританства, которое в итоге достигло зенита в 1640-х гг., а во-вторых, лавина правовых и конституционных возражений политике “автократического правительства” – всевозможным непарламентским поборам, от корабельных денег до штрафов за нарушение лесных законов, власти Звездной палаты и чрезвычайных судов и высокомерного безразличия короны к свободам подданных и традициям общего права [245] .
245
Свидетельства современников о таком восприятии режима Карла см. в работе: Morrill J. Charles I, Tyranny, and the English Civil War // Morrill J. The Nature of the English Revolution: Essays. London, 1993. P. 285–306.
Силой, которая, пожалуй, внесла наибольший вклад в дестабилизацию английского общества в конце 1630-х и начале 1640-х гг., стал страх, что правительство и Церковь Англии вот-вот падут под натиском некого папистского заговора [246] . В непосредственном контексте последних лет единоличного правления субсидии английских католиков на военную кампанию 1639 г. и прием папских послов при дворе породили слухи о католическом вторжении – и чем дальше, тем нелепее становились эти слухи [247] . В отсутствие антикатолических страхов и скандалов 1639–1641 гг. невозможно представить, чтобы градус политической напряженности в Вестминстере (и в провинциях) достиг бы того уровня, на котором стала бы вероятной гражданская война [248] .
246
Даже наиболее склонный к ревизионизму историк признает, что “страх папства” значительно дестабилизировал режим Карла I в конце 1630-х и начале 1640-х гг.: см. Sharpe K. The Personal Rule of Charles I. New Haven, 1992. Pp. 304, 842–844, 910–914, 938–939.
247
John Rylands Library, University of Manchester, Eng. MS 737 (Papers relating to Catholic contributions, 1639), fol. 3a, 5–6, см. также: Hibbard C. The Contribution of 1639: Court and Country Catholicism // Recusant History 16 (1982–1983). P. 42–60.
248
В 1641 и 1642 гг. сообщения о коварном “папистском заговоре” дали противникам короля в Долгом парламенте железное основание для присвоения “чрезвычайной власти” и создания партии (сначала в рамках Парламента, а затем и на всей территории страны) с целью защиты протестантской веры и “спасения” короля из лап его подлых советников. Эти слухи изложены в работах: Hibbard C. Charles I and the Popish Plot. Chapel Hill, 1983. Pp. 168–238; Fletcher A. The Outbreak of the English Civil War. London, 1981. Chs. 4–5.
И все же размах и убедительность этой католической угрозы были по крайней мере в той же степени обусловлены происходившими в Европе событиями, в какой они объяснялись отношением ко двору Карла I и Тайному совету на родине. Вести о тяготах, выпадавших на долю протестантов в Тридцатилетней войне, неизбежно оказывали влияние на английскую оценку угрозы, таящейся во внутренних католических заговорах, которые казались гораздо более страшными, чем они на самом деле были. Поговаривали, что, если Габсбурги и их испанские союзники одержат верх в Европе, судьба протестантизма в Англии повиснет на волоске. В глазах многих убежденных английских протестантов Тридцатилетняя война была апокалиптической битвой, столкновением Антихриста с праведниками – реальным воплощением битвы святого Михаила с Антихристом, описанной в Книге Откровения, – и считали так не только фанатичные пуритане, но и такие “передовые” английские протестанты, как архиепископ Аббот (предшественник Лода на посту архиепископа Кентерберийского) [249] . Шотландские кризисы 1639 и 1640 гг. (и созванные в связи с ними Парламенты), таким образом, пришлись как раз на то время, когда Тридцатилетняя война приближалась к кульминации, а английские опасения о воинственности католиков в Европе были сильнее, чем когда-либо со времен Испанской Армады.
249
Milton A. Catholic and Reformed: The Roman and Protestant Churches in English and Protestant Thought, 1600–1640. Cambridge, 1995. P. 93–127.
Но если в конце 1630-х и начале 1640-х гг. английская элита как никогда беспокоилась об агрессивности Габсбургов – и была как никогда восприимчива к рассказам о папистской пятой колонне на родине, – то в первые годы 1640-х гг. стало отмечаться снижение уровня воспринимаемой угрозы. Это снижение продолжилось и в 1650-х гг. Испания, которая некогда считалась самой грозной католической державой, была ослаблена внутренним восстанием 1640 г. Армии Габсбургов в 1643 г. потерпели поражение от Конде в битве при Рокруа (и потому сразу лишились своей репутации неуязвимых в бою), а к середине 1640-х крестовый поход по восстановлению католичества в Европе явно исчерпал себя. В 1648 г. война закончилась.
Если бы каролинский режим выстоял в бурях конца 1630-х гг., ему пошло бы на пользу улучшение конфессиональной политики в Европе, где к середине 1640-х гг. выживание протестантизма казалось гарантированным. Как заметил профессор Хирст, этот апокалиптический страх воинствующего католичества был одним из главных факторов, поддерживающих пуританскую воинственность в Англии середины семнадцатого века. Как только католическая угроза притупилась, “тень Антихриста рассеялась”, а “затухание антикатоличества… помогло сдержать реформистский пыл”. К концу 1640-х и в 1650-х заявления о том, что протестантизм вот-вот станет жертвой католического Левиафана, уже казались пустыми словами – и эта смена обстоятельств значительно поспособствовала “краху благочестивого правления” 1650-х гг. [250] Если бы в 1640-х и 1650-х гг. сохранился каролинский режим, а Долгий парламент и правительство Кромвеля не оказали бы рьяной поддержки пуританству, его “крах”, возможно, случился бы еще раньше.
250
Hirst D. The Failure of Godly Rule in the English Republic // Past and Present 132 (1991). P. 66.
Кажется вероятным, что другие факторы со временем ослабили бы позиции противников Карла I. К 1640-м гг. многие ведущие критики режима уже постарели. Далеко не все они дожили до такого почтенного возраста, как седовласый елизаветинец граф Малгрейв, который входил в число двенадцати пэров, в августе 1640 г. составивших петицию, призывая Карла созвать Долгий парламент, и проголосовал за создание Армии нового образца в 1645 г., в то время как в 1588-м он был капитаном судна, участвовавшего в столкновении с Испанской армадой. Однако подавляющее большинство наиболее влиятельных противников Карла принадлежало к поколению, которое родилось в 1580-е и 1590-е гг., когда угроза уничтожения английского протестантизма габсбургской Испанией была весьма реальна. Их религиозные представления сформировались между 1590 и 1620 гг. – на пике кальвинистского влияния на теологию английской церкви. Однако к 1640 г. некоторые наиболее красноречивые (и, по мнению Карла, наиболее ретивые) представители этого поколения уже скончались: сэр Джон Элиот, которого заключили в тюрьму после роспуска Парламента в 1629 г., умер в 1632-м (без сомнения, его кончину приблизили условия его заключения); великий юрист сэр Эдвард Кок (1552 г. р.), который доставил королю столько хлопот во время парламентских сессий 1620-х, умер в 1634 г.; еще один резкий критик правительства Карла I сэр Натаниэль Рич, который “вполне мог считаться предводителем парламентариев”, умер в 1636 г. [251] Другие скончались к середине 1640-х: лидер аристократической антиправительственной коалиции 1640 г. Бедфорд (1593 г. р.) скончался в 1641 г.; Джон Пим – в 1643-м; Уильям Строуд – в 1645-м; парламентский главнокомандующий первых лет гражданской войны Эссекс (1591 г. р.) умер в 1646-м. Получается, что из двенадцати подписавших петицию 1640 г. пэров, стоявших в авангарде движения за созыв Парламента, половина скончалась к 1646 г. – и все, кроме одного, умерли своей смертью [252] . В 1639 г. Карлу не было и сорока, а ряды его ведущих критиков стремительно редели. Как однажды заметил сэр Кит Филинг, “пока есть смерть, есть и надежда”. В этом отношении каролинскому режиму было бы на что надеяться, если бы он пережил Шотландский кризис.
251
Russell C. Parliament and the King’s Finances // Russell C. (Ed.). The Origins of the English Civil War. London, 1973. P. 107.
252
Из этих шестерых 4-й граф Бедфорд скончался в 1641 г., 3-й граф Эксетер и 2-й лорд Брук (погиб в бою при осаде Личфилда) – в 1643 г., а 3-й граф Эссекс, 1-й граф Болингброк и 1-й граф Малгрейв – в 1646-м.
Более резкий свет на зависимость между возрастом и оценкой каролинского режима проливается при рассмотрении подробной статистики Палаты общин 1640-х гг. Если проанализировать взгляды 538 членов Палаты общин, убеждения которых известны, станет очевидна примечательная закономерность. “Сразу видно, что во всех регионах роялисты были моложе парламентариев, – заключили Брантон и Пеннингтон в своем классическом исследовании 1954 г. – Медианный возраст двух партий на территории всей страны составил тридцать шесть и сорок семь лет соответственно, а это очень большая разница” [253] . Таким образом – по крайней мере в Палате общин, – противники Карла в основном принадлежали к (относительно пожилому) поколению 1580-х и 1590-х гг. Поддержку королю, напротив, преимущественно обеспечивало поколение, которому еще не исполнилось сорока, то есть люди, воспитанные в годы “Яковианского спокойствия”, когда корона поддерживала мирные, хоть и не дружественные, отношения с Испанией. Разрыв поколений почти в одиннадцать лет – огромная пропасть для общества с относительно низкой ожидаемой продолжительностью жизни – отделил тех, кто выступал против Карла I на войне, от более молодого поколения, которое стремилось защитить роялистские ценности. Медианный возраст двенадцати пэров, которые призывали к созыву Парламента в 1640 г., был и того больше: самым старшим среди них (Ратленду и Малгрейву) было шестьдесят лет и семьдесят четыре года соответственно. Практически идентичное различие в возрастах парламентариев и роялистов обнаруживается и среди всего сословия пэров [254] .
253
Brunton D., Pennington D. H. Members of the Long Parliament. London, 1954. P. 16.
254
Crummett J. B. The Lay Peers in Parliament, 1640–1644. (University of Manchester, Ph.D. dissertation, 1970), appendix.
Подобная закономерность наблюдается и при анализе реакции на политику каролинского режима со стороны учащихся университетов 1630-х гг., хотя здесь статистические данные еще более фрагментарны. Что касается предоставляемых университетской статистикой сведений о религиозных предпочтениях людей моложе тридцати лет, то есть не только студентов, но и многих молодых исследователей, общая картина показывает, что учащиеся не просто вынужденно признавали “лодианские нововведения” 1630-х гг., но встречали их с готовностью, а порой и с энтузиазмом, демонстрируя укрепление преданности короне. Оксфордский университет, где Лод с 1630 по 1641 г. занимал должность канцлера, активно принимая участие в делах, к концу десятилетия, как выразился профессор Шарп, стал “оплотом церкви и короны”. Когда в 1642 г. Долгий парламент раскололся на “кавалеров” и “круглоголовых”, “большинство выпускников Оксфорда, которые поступили в университет в бытность Лода канцлером, поддержали монархию” [255] . В Кембридже наблюдалась подобная картина: к началу 1640-х “университет был открыто роялистским” [256] . Судя по всему, лодианские церковные “нововведения” обрели широкую поддержку в этой среде. В 1641 г. комитет Палаты общин, возглавляемый благочестивым сэром Робертом Харли, изучил университетские порядки 1630-х и обнаружил “интерес к католической традиции, очевидно разделяемый многими [в университете]”, причем этот интерес далеко не ограничивался нововведениями в литургии, которых требовал сам Лод [257] . Старомодный кальвинизм в глазах новых лодианцев был не просто ущербным – он вышел из моды. Как в 1641 г. выразился на заседании Долгого парламента озадаченный сторонник кальвинизма Стивен Маршалл, казалось, “словно мы устали от правды, которую нам вверил Бог” [258] . Пожалуй, большинству студентов 1630-х гг. немногочисленные “пуританские” колледжи – главным образом Эммануэль-колледж и Колледж Сидни Сассекса – казались не столько грозными семинариями крамолы, сколько старомодной глушью, куда консервативные отцы отдавали своих сыновей, чтобы тех учили в богословской традиции, популярной двадцатью годами ранее, во времена их собственной юности. И все же даже студенты Эммануэль-колледжа, как в 1641 г. с удивлением обнаружили исследователи Палаты общин, проникали в часовню ультралодианского Питерхауса, чтобы вкусить запретный плод [259] . К 1639 г. лодианство в Кембридже “заняло главенствующую позицию. Полное доминирование было просто вопросом времени” [260] .
255
Sharpe K. Archbishop Laud and the Unitversity of Oxford // Pearl V., Worden B. and Lloyd-Jones H. (Eds). History and Imagination: Essays in Honour of H. R. Trevor-Roper. London, 1981. P. 164.
256
Twigg J. A History of Queens’ College, Cambridge. Woodbridge, 1987. P. 48.
257
BL, Harleian MS 7019, fol. 52–93, ‘Innovations in Religion and Abuses in Government in the University of Cambridge’; Commons Journals, vol. II, p. 126; Hoyle D. A Commons Investigation of Arminianism and Popery in Cambridge on the Eve of the Civil War // Historical Journal 29 (1986). P. 419–425 (на странице 425).
258
Stephen Marshall. A Sermon. 1641. P. 32; цитируется: Russell C. Fall of the British Monarchies 1637–1642. Oxford, 1991. P. 26.
259
BL, Harleian MS 7019, fol. 82, ‘Some of the scholars [of Emmanuel] have received harm by their frequent going to Peterhouse Chapel…’. Ср.: Hoyle D. A Commons Investigation of Arminianism and Popery in Cambridge on the Eve of the Civil War // Historical Journal 29 (1986). P. 424.
260
Twigg J. The University of Cambridge and the English Revolution, 1625–1688. Vol. I. (The History of the University of Cambridge: Texts and Studies). Woodbridge, 1990. P. 41.