Виртуоз боевой стали
Шрифт:
Ларда отказалась.
– В тумане идти нельзя, – сорванно шептала она, не сбавляя шага. – Долго не выдержим, очень плохо станет. И туман почти что прямой, а ущелье загибается вправо; а вон там вовсе кривулиной завилось. Дороги видеть не будем, забредем, возвращаться придется… Мы лучше сделаем: перед самым рассветом уйдем на другой край Мира. Переждем там до темноты – и обратно…
– Зачем ждать? Опасно же! Давай прямо сейчас, – просил Леф, но девчонка только отмахивалась:
– Завтра тоже будет опасно. Чем больше пройдем сейчас, тем меньше останется на завтра, понял? И молчи, слушайся, раз сам напросился!
Леф перестал спорить.
Зря перестал.
Теперь-то уж ясно, что
Парень нервничал, поглядывал то на небо, то на идущую впереди Ларду, грыз губы, шептал нехорошее. Трава под ногами постепенно сменилась мелким щебнем, откос стал заметно круче, и вниз по нему запрыгали стронутые шагами резвые, трескучие камешки. Пришлось убавить прыти, но все равно Лефу казалось, что чем осторожнее он ступает, тем больше от него шума. Именно от него – Ларда будто бы вовсе не касалась ногами земли. Охотница…
Парень совершенно уверился, будто пустое девчонкино упрямство вышло им поперек: небось, и увидели их уже, и услышали все, кроме разве что напрочь глухих. Да и глухим наверняка успели все растолковать на пальцах – это, конечно, ежели среди здешних послушников есть глухие. Ну почему же Ларда не понимает, до чего глупо рискует она ради нескольких десятков шагов, которые не поздно будет пройти и завтра?! Нет уж, хватит. Пора ломать дурацкую затею – хоть силой, хоть как!
Леф ускорил шаги, вытянул руку, норовя изловить Торкову дочь за плечо, но в тот же самый миг из-за ограды послушнической обители донесся остервенелый песий лай. Ларда замерла, потом крутанулась на месте, обернула к парню бледное, хорошо уже различимое в истаявших сумерках лицо. Наверное, девчонка хотела сказать, что приметили их ночные послушнические сторожа (без нее не ясно!) и надо скорее бежать в туман (эх, вот бы ей несколькими мгновениями раньше сделаться такой благоразумной!).
Но она не успела выговорить ни слова. От резкого движения щебень хлынул из-под ее ног гремучим ручьем, Ларда изогнулась, судорожно хватаясь за воздух… Леф попытался поймать, помочь – не успел. Лардины пальцы больно чиркнули его по запястью, и девчонка покатилась вниз, почти невидимая в потоке стронувшейся осыпи.
Парень бросился следом. Зыбкое каменное крошево не давало опоры; Леф несколько раз падал, съезжал на спине, обдирая локти и прочее, но боль не чувствовалась – теперь было не до нее. И не до себя. Он ни на миг не потерял из вида Ларду; он видел, как девушка барахтается там, внизу, пытается встать и ничего у нее не выходит. А еще он видел болезненную гримасу на замаранном бурой пылью лице и неестественно вывернутую девичью ногу. Мгла Бездонная, вот только этого не хватало!
Подбежав к стонущей девушке, Леф с ходу попытался взвалить ее на плечо. Не вышло. Ларда отчаянно вскрикнула, обмякла, выскользнула из Лефовых объятий. Покрывало она потеряла, кувыркаясь по склону, и теперь, глядя на испятнавшие ее тело бесчисленные ссадины да кровоподтеки, парень взвыл от жалости и досады. Ну что теперь делать, что?! Как ни обхвати, она от боли света невзвидит, а сама идти не сможет: нога…
Стиснув зубы, Леф вновь принялся поднимать стонущую девчонку. Ларда, всхлипывая, бормотала, чтоб он ее бросил и спасался один, потому что с нею вверх по осыпи влезть никак невозможно. Она даже вырываться попробовала, но парень все-таки взгромоздил ее себе на плечо. Леф вовсе не собирался лезть по крутизне; он надеялся укрыться в Бездонной, хоть и понимал, что эта надежда хворенькая.
Выпрямившись не без труда, парень мельком покосился на вершину заимочной ограды. Там толпились, кто-то раскручивал над головой пращу (дурень горшкоголовый, далеко же!), и
В голове парня мельтешили обрывки смутных воспоминаний – о вопросах, с которыми он приставал к Нурду в разоренной бешеными Сырой Луговине, о похожем на виольный лучок оружии, о звериных клыках, привязанных к летучим палкам, – но ему было некогда копаться в изувеченной Мглою памяти. Парень мчался, кидаясь из стороны в сторону; над ухом пронзительно вскрикивала Ларда; под ноги то и дело подворачивались камни; глаза и губы немилосердно разъедал пот – шуточное ли дело бежать с этакой прытью да с этакой тяжестью! А страшные копья вспарывали воздух над головой, лязгали о валуны, высекая из них яркие веселые искры… Хвала Бездонной, покуда мимо, и опять мимо, и снова… Только бы не упасть. Только бы не угодило в Ларду, ведь Торкова дочь у него сейчас вроде живого щита… В этом не было его вины – не волоком же тащить девушку! – и все равно мысль о том, что он, хоть и невольно, прикрывает спину Лардиным телом, доводила Лефа до слез. На миг ему даже захотелось остановиться, снять панцирь и надеть его на Ларду, но… Невидимый метатель, поди, только и дожидается такой остановки.
Парень стал задыхаться. Шлем он потерял, скатываясь по склону вслед за упавшей девушкой, и теперь ему даже не от чего было избавиться, чтобы хоть как-то уменьшить пригибающую к земле тяжесть. Разве что меч… Но нет, бросить клинок было бы так же немыслимо, как и бросить ради собственного спасения Ларду. Да и невозможно отстегнуть его от пояса увечной левой рукой, а правая занята. И пояс скинуть невозможно, и из панциря на ходу не выскользнешь, и дубинка болтается не в лад – уже, наверное, здоровенный синяк на бедре набила, а пробовать отделаться от нее опасно: можно уронить девушку…
Далеко, ох как еще далеко до берега спасительного (спасительного ли?) Тумана, лижущего подножие утесоподобного обиталища Истовых! Там, на вершине огромного древнего строения, маячит что-то, трудно различимое на этаком расстоянии. Не человечьи ли головы? Услышали собачий переполох, все поняли и готовы встречать… И ведь если повезет добежать, то не миновать оказаться возле самого подножия Первой Заимки! Там, наверху, не понадобятся ни диковинные копья, ни даже пращи – им хватит пары булыжников…
Да, Леф прекрасно понимал, что не удастся ему спасти Ларду и самого себя, но одно дело понять и совсем другое – смириться. Он не замечал, что уже не бежит, а бредет, еле переставляя одеревеневшие ноги; что настырный метатель наконец оставил его в покое; что лай сторожевых псов звучит теперь как-то не так, как прежде… Потом девушка отчаянно завопила, забарабанила кулаками по его панцирной жесткой спине, и Леф остановился, судорожно хватая воздух перекошенным ртом. А когда он наконец сумел заставить себя вслушаться в Лардины крики и оглянуться, то даже порадовался, что больше не надо бежать, не надо вымучивать душу несбыточными надеждами.