Вирус бессмертия

Янковский Дмитрий Валентинович

Некоторое время Дроздов сосредоточенно размешивал сахар, громко стуча ложечкой. Павел поспешил размешать сахар поскорее и потянулся губами к горячему краю стакана, собираясь сделать осторожный глоток – очень уж хотелось пить, но Дроздов резко стукнул ложечкой об столешницу, заставив гостя вздрогнуть.

– Полагаю, тебе известно, в каком ведомстве я занимаю должность? – спросил он, буравя Стаднюка взглядом.

Тот кивнул и хотел усесться на стуле поудобнее, но, как он ни ерзал, спинка располагалась под таким углом, что прислониться к ней было

решительно невозможно. Приходилось наклоняться вперед.

«При такой ванной не могли стульев нормальных поставить? – подумал Стаднюк. – Или это специально для допроса? На таком долго не усидишь».

– Так где я, по-твоему, работаю? – спросил Дроздов, отхлебывая чай.

– В НКВД, – сипло ответил Паша. Ему очень хотелось пить, но он не рискнул притронуться к стакану под прицелом дроздовских глаз.

– Ну что же, замечательно! – обрадовался хозяин. – Мучаешься, наверное, зачем попал в этот дом?

Паша пожал плечами.

– И чего вы все так боитесь НКВД? Советская власть строга с врагами. Это правда! – Максим Георгиевич поднял взгляд на портрет Дзержинского, висевший на стене за спиной. – Но честных граждан она защищает от происков мировой буржуазии. Стыдно, Стаднюк! Ты же комсомолец! Или чуешь вину какую за собой?

– Да нет, нет на мне никакой вины! – помотал головой Стаднюк и опять попытался удобнее устроиться на стуле.

– Ладно. Могу тебя успокоить – ты не арестован, – улыбнулся Дроздов и оскалился. – Что, легче стало? Тогда пей чай-то. Пей, а то на тебе лица нет!

– Ага! – обрадовался Павел и снова потянулся к стакану, но энкавэдэшник опять прервал его вопросом:

– Твои фамилия, имя, отчество?

– Стаднюк Павел Миронович, – ответил Паша.

– Братья, сестры?

– Двоюродная сестра Стаднюк Варвара Александровна. Дочь брата моего отца.

– Проживаешь с ней вместе? – Дроздов бросал вопросы отрывисто, с такой интонацией, точно в том и состояла вина Павла, что он родился, что его зовут Павел Стаднюк и что у него есть кузина.

– Да. С ней проживаю, – начиная опять волноваться, отвечал Паша. – От отца ей досталась квартира на Петровском бульваре. Мы там живем вместе с дедом, ухаживаем за ним. Он не ходит, в Гражданскую контузило. А когда Вариного отца, сына его, убили, он так разнервничался, что его паралич разбил.

– Понятно. Женат?

– Нет.

– Любовница?

– Нет. Что вы! – воскликнул Паша. – Когда мне?

– Что-то не верится, – произнес Максим Георгиевич, вглядываясь в Стаднюка. – Ладно, замнем для ясности, если нужны будут подробности твоей половой жизни, я тебя потом отдельно расспрошу. Поехали дальше. Какими болезнями болел?

– Инфлюэнца, корь, краснуха… – морща лоб, начал вспоминать Паша.

– Не тяни, – нахмурился энкавэдэшник.

– Десяти лет от роду получил контузию. Шальная белогвардейская пуля в голову.

– Осложнения были?

– Были… Из-за этого меня в экспедицию не берут. По здоровью.

– В экспедицию? В какую?

– Я хотел рабочим устроиться в географическую

экспедицию. Открывать неизвестные места Земли. Как Варин отец.

– Н-да? – Дроздов сощурился. – А что со здоровьишком-то? Хотя… Постой! Побеседуй-ка об этом лучше с Евгением Поликарповичем. С нашим доктором. Что-то он задерживается.

Снова открылась одна из дверей, и в гостиную вошел человек, одетый в белый халат и шапочку, с саквояжем в руке. На носу его поблескивали очки.

– Приветствую, молодой человек! – кивнул он Павлу и направился к кушетке. – Пожалуйте сюда!

Повинуясь кивку доктора, Павел поднялся со стула и пересел на кушетку, а доктор тем временем зажег яркую лампу с рефлектором на ручке, которую вынул из саквояжа.

– Рот откройте, будьте любезны, – попросил он Павла. – Шире, шире.

Свободной рукой врач взял Стаднюка за подбородок и оттянул нижнюю челюсть.

– Зубы в порядке. Очень хорошо. Горло не обложено. Замечательно. Скажите «а».

– А-а-а, – послушно протянул Паша.

Вдруг он позеленел, и в глазах у него все поплыло. Он вспомнил, как у Вариного отца однажды обнаружил напечатанную на машинке статью некоего профессора Варшавского о психологическом воздействии обменного переливания крови, разработанного совсем недавно, в прошлом десятилетии, профессором Богдановым. Суть обменного переливания крови состояла в том, что если поменяться кровью старику и молодому, то молодой станет более опытным, а старый продлит себе жизнь. В этом было столько кровавой мистики, столько нечеловеческого, дьявольского, что становилось страшно. Варшавский описывал удачные и неудачные эксперименты с переливанием. Сам Богданов погиб во время одиннадцатого в его жизни переливания крови. Уж не в таких ли домах проводят подобные эксперименты? И из кого берут кровь?

– Следите за здоровьем? – продолжал спрашивать доктор.

– Ага, – не закрывая рта, ответил Паша. А когда доктор отпустил челюсть, добавил: – Физкультурой занимаюсь. Я все же надеюсь поправиться, чтобы меня в путешественники взяли.

– Так-так. Хорошо. Голову наклони вперед.

Евгений Поликарпович аккуратно ощупал Пашину макушку там, где когда-то была проломлена кость.

– Надо полагать, что это и есть та самая пуля? – спросил он.

– Да.

– Кость до конца не срослась, – сказал доктор, повернувшись к Дроздову. – Под кожей имеется небольшое отверстие. – И снова обратился к Паше: – Приступы бывают?

– Раньше были. Теперь очень редко.

– Ясно, – вздохнул доктор. – Штаны приспусти.

– Штаны? – краснея, переспросил Паша.

– Штаны-штаны! – кивнул доктор. – И с подштанниками вместе, что ты как красна девица? Оголи головку. Чего такой возбужденный? Прячь свое хозяйство. Давно был с женщиной?

– Не был, – коротко ответил Паша, торопливо застегивая ширинку.

– Как давно, спрашиваю! – наседал доктор.

– Никогда.

Евгений Поликарпович вздернул брови и, погасив лампу, выдернул ее из штепселя и уложил в саквояж.