Вирус бессмертия
Шрифт:
– Не буду, – улыбнулась Шамхат и поцеловала любимого. – У меня еще немного глины осталось. Я напишу на ней ту песню, которую придумала про нас.
На седьмой день впереди замаячили вершины далеких гор. Влажные болотца кончились, началась сухая пустыня, заметенная горячим песком. Колеса проваливались в него и вязли, поэтому Энкиду распряг колесницу и отпустил мулов на волю.
– Идите на запад, – сказал он им вслед. – Там много воды и травы.
Колесницу решили бросить, взяв с собой лишь самое необходимое. Перебирая вещи, Энкиду наткнулся на просохшие таблички. И начал разбирать знаки, оставленные рукой любимой.
– А откуда ты знаешь, о чем подумал Иттихурат, когда его из-за двери окликнул заклинатель? – удивился он, с трудом разобрав несколько фраз.
– Ниоткуда, вот откуда! Я это сочинила! – воскликнула Шамхат. – Вот что бы ты подумал, если бы заклинатель окликнул тебя из-за двери?
– Наверное, то же самое бы подумал, – улыбнулся самозваный царь. – Но разве можно написать то, что не знаешь наверняка?
– Не знаю, – вздохнула Шамхат. – Но так интереснее. Что я видела сама, то написала, как есть. А что рассказывал ты, написала с твоих слов, – сказала она и хитро улыбнулась. – Но, может, ты тоже что-то придумал?
Энкиду рассмеялся, вспомнив, как приврал насчет того, что носил Гильгамеша на руках через каждую рытвину. Гильгамеш был горд, храбр и на руках себя носить не позволил ни разу, обозвав старейшин, которые дали подобный наказ, тупыми отродьями вьючных ослов.
Таблички пришлось оставить в брошенной колеснице. Энкиду нагрузил на себя кувшины с водой, а Шамхат взяла хлеб и вяленое мясо. Утопая ступнями в песке, они рука об руку двинулись в сторону голубых вершин.
Солнце жгло нещадно и слепило глаза. Хорошо хоть елея было вдосталь, и умащенная им кожа не обгорала на солнце и не трескалась. Но воздух обжигал и высушивал тело через дыхание. Поэтому шли молча, экономя влагу и силы.
Так они прошли целый день. А к вечеру остановились на привал. Усталые путники быстро поели и вскоре устроились на ночлег. Они так устали, что ни красота огромных звезд, ни танец огня в костре не располагали к вечерней беседе.
Стало холодать. И Шамхат с Энкиду обнялись покрепче, чтобы было теплее.
– Отчего ты не спишь, любимая? – спросил Энкиду, увидев, что Шамхат не спит. – Отчего ты смотришь в небо, вместо того, чтобы смежить веки и довериться сну?
– Так, – сказала она и закрыла глаза.
Утром они снова двинулись в путь. Горы приближались довольно быстро. К полудню они закрыли уже половину неба, а в пустыне вновь появились островки зеленой травы.
Путники остановились, чтобы полюбоваться на сияющие снежные вершины.
– Говорят, – вздохнула Шамхат, – что ворота гор Машу, через которые в мир людей выходит лучезарный Шамаш, охраняют грозные люди-скорпионы. Тела их сверкают, а взгляды смертельны.
– А раньше ты могла сказать? – буркнул Энкиду. – Как же с ними тогда разговаривать, если им в глаза смотреть нельзя?
– А ты и не смотри, – улыбнулась Шамхат. – Гляди им под ноги. Язык это тебе не стеснит. Хотя я не очень-то верю в губительность взгляда.
Энкиду вздохнул, немного озадаченный известием, и они снова двинулись вперед.
Так шли они еще полдня до вечера. А когда солнце приблизилось к горизонту, снова начали устраиваться на ночлег.
– Любят же люди врать! – буркнул Энкиду, с облегчением сбрасывая на землю кувшины. – Говорили, что солнце выходит из ворот в горах Машу, а оно выходит из-за гор! Может, и людей-скорпионов никаких нет? А может, и Утнапишти тоже нет?
– Это не ложь, а придумка, – заступилась Шамхат за неизвестного сказителя. – Знаешь, в чем разница? Ложь для корысти, а придумка для красоты, вот в чем разница! Это значит, что в любой придумке есть правда, только откроется она не каждому, а только тому, кто умеет увидеть за словами суть вещей.
В этот вечер усталость была не так сильна, и после принятия пищи путники почувствовали необходимость в вечерней беседе.
– Ты говоришь, для красоты нужна придумка? – задумчиво произнес Энкиду. – А разве не проще было сказать точно, как есть? Чтобы не надо было разгадывать загадки? Многие ведь так и не смогут понять, о чем идет речь. Разве это справедливо?
– А мне кажется, – возразила Шамхат, – так и должно быть. Нельзя даром открывать тайну – тогда она ничего не стоит. А так – от самого человека зависит, как он поймет такую загадку. Скажешь «сокровище» скупцу, он сразу о деньгах подумает. Воин подумает о мече. Девушка – о красивом платье, в котором будет милее любимому. А мудрец будет уверен, что сокровище – это новое знание. Каждый увидит свое!
– Эх, Шамхат, тебя послушать, так все гладко получается… Слушаешь тебя и веришь тому, что ты говоришь. То ли голос у тебя такой сладкий, то ли знаешь ты какую-то тайну, другим неведомую. Я ведь диким зверем был, когда ты нашла меня, а теперь я уже могу читать таблички. Как это у тебя получается?
– Потому что я люблю тебя! – ответила подруга Энкиду и нежно провела по его волосам легкой рукой.
– И я люблю тебя.
Они снова улеглись. Тысячеокое небо всю ночь следило за покоем двух человеческих существ, и боги берегли их, прокладывая тропы диких львов и ядовитых змей стороной.
Наступил следующий день. Вышедшее из-за горы солнце разбудило путников. Энкиду открыл глаза и увидел, что идти осталось немного – не более четверти поприща. Увидев, что и Шамхат проснулась, Энкиду улыбнулся ей, а она ему. И они снова двинулись в путь.
Горы словно притягивали путников, завораживая величиной и красотой. И вскоре Энкиду увидел в скалах дыры, вроде тех, в каких живут ласточки на обрывах рек. В некоторых из них что-то ярко поблескивало.
– Смотри, Шамхат! – воскликнул Энкиду. – Что это?
– Не знаю. – Она покачала головой.
Они прошли еще немного, и, приглядевшись, Энкиду увидел людей, облаченных в панцири из бронзовых пластин. Панцири действительно напоминали скорпионьи, а за спиной каждого из людей-скорпионов торчал наконечник короткого метательного копья, делая их еще более похожими на ядовитых степных тварей.