Вирус страха, или Классификация смерти

Златогорская Элла

– Хорошо, – отец понял, что спорить с ними не имеет смысла ради безопасности своей семьи. – Я и не собирался прятаться или убегать.

Вдруг один из солдат обратился к дородной кухарке Зинаиде:

– А вы что здесь делаете? – указал он штыком на её дочь, пугливую девицу Полюшку.

Полюшка вздрогнула и запричитала.

– Мы работаем у них. Я кухарю, слежу за всем. А моя дочь, – Зинаида приобняла Полюшку, – убирается, помогает мне.

– А, прислуживаете буржуям! Вот рабское отродье! Пусть сами работают, – солдат с ненавистью глянул на мать.

– Они хорошие, нас не обижают, – заплакала Полюшка.

– Хватит на них работать, езжайте к себе. Откуда сами? – солдат устроил им допрос.

В просторном

вестибюле квартиры остались бабуля со своей мамой, Зинаида с Полюшкой и солдат. Комиссар ушёл с отцом в кабинет. Видно, поэтому солдат разошёлся, хотел власть свою показать.

– Да мы из Подмосковья, из деревни Грязево, что на Истре, – бедная Зинаида покраснела вся. – Чего ты нас гонишь? Работаем и работаем. Нам здесь хорошо.

– К себе езжай, ясно? Эту квартиру советская власть отберёт у этих буржуев. Слишком большая для них. Завтра людей пошлём, им две комнаты оставим, и хватит. Ты поняла, старая? – солдат чуть не проткнул штыком толстый живот Зинаиды.

Мама бабушки стояла молча и держала её за руку. Вышел отец бабушки, одетый в свой мундир чиновника железных дорог, с какой-то папкой в руках, следом за ним комиссар. Отец подошёл к жене и дочери, поцеловал обеих и тихо сказал, и в его голосе была такая беспроглядная грусть:

– Милая, если меня не будет больше трёх дней, собирай детей и езжай к своим родителям. Бери самое необходимое, я вас там найду. Надо было нам раньше уехать отсюда. Не переживай, милая. Береги девочек и нашего будущего малыша.

Бабушка всё это слышала. Комиссар торопил отца.

– Что это вы прощаетесь? Завтра уже будете дома.

Но на следующий день отец не пришёл. Зато после обеда появилась живописная группа во главе с нашим дворником Никодимом.

– Вот они, – Никодим услужливо говорил какому-то мужику в тулупе. – Барыня, вас расселять пришли.

– Как это расселять? – возмутилась бабушкина мама. – Эта квартира подарена моему мужу министерством путей сообщения за его заслуги в деле служения Отечеству, и пока муж не придёт, я не пущу посторонних в свою квартиру.

– Товарищ барыня, помолчите, пока я вас отсюда совсем не выгнал, – и мужик в тулупе бесцеремонно оттолкнул мать. Она чуть пошатнулась, няня подхватила её. – Вам положены две комнаты, выбирайте, пока я добрый. А то десять комнат у них, буржуи недорезанные.

– Здесь есть и моя комната, и я буду здесь жить, – заговорила няня. – Я ведь не барыня, я обслуга.

Мать взглянула на няню недоумённым взглядом. Она всегда считала её членом семьи.

– И наша есть, – Зинаида стала повторять за няней. – Мы тоже обслуга, – а потом, чуть подумав, добавила: – Нам солдат советской власти дал разрешение вчера.

– Хорошо, – подумав, сказал человек в тулупе. – Значит, четыре комнаты заняты, остальные будем распределять – я ведь всё-таки управсовкомдом.

Все женщины этого дома удивлённо посмотрели на него – такой аббревиатуры они не знали. А бабушка была маленькая и прыснула от смеха.

– Хорошо, мы бы хотели забрать свои личные вещи из комнат, – сказала мама.

Они долго говорили с няней. Мама сразу поняла, почему няня так сказала: чтоб сохранить за ними три комнаты. Оставили за собой папин кабинет, родительскую комнату и большую детскую. Стали переносить вещи в эти три комнаты и в Зинаидину комнату тоже. Мать дала дворнику Никодиму деньги, чтоб он пошёл в скобяную лавку и купил новые замки в комнаты.

Зинаида вдруг всплеснула руками:

– Барыня, а припасы?! Эти ироды, оглоеды всё унесут! Чем детей кормить будем?

И Зинаида, и Полюшка, и няня, и бабушка маленькая стали таскать всю еду, что у них была, и из кладовой, и из кухни, и из столовой в детскую комнату. Полюшка тащила столовое серебро и фарфор, скатерти и салфетки и всё причитала:

– Где кушать-то будем? Все вместе, что ли?

Квартира мигом наполнилась непонятным народом. Даже в большом парадном

зале кто-то улёгся на бархатных диванах прямо в сапогах. Это уже была не их квартира, это был человейник.

Так началась их общежитская жизнь в собственной квартире. Прошло три дня. Суматошных, страшных, в визгах и песнях посторонних людей. На кухне в уголке у Зинаиды висела икона и стояла лампадка. Кто-то сорвал икону и затоптал ногами. Когда Зинаида это увидела, то так стала орать, что на её истошный крик вышли все старые и новые жильцы квартиры. Зинаида в шесть утра готовила кашку для маленькой дочери хозяев и, увидев это кощунство, не смогла сдержать своего гнева.

– Это сатана сделал, не иначе. Сатана сам говорит, что насильно нельзя отучить людей верить в Бога, но можно погрузить их в мрак и тьму, и в суету сует.

Зинаида сидела на кухонном полу и причитала. Какая-то молодая парочка комсомольцев стояла над ней и смеялась. Полюшка и няня подняли кухарку с пола и отвели в комнату, мать дала ей успокоительных капель, так и пролежала Зинаи да целый день в кровати.

Самое трудное – уметь ждать и при этом соблюдать спокойствие. Мама ждала, занималась с дочерьми французским языком и музыкой, няня им читала умные книги и занималась грамматикой. На пятый день мама не выдержала и решила пойти в департамент. Конец октября, снег ещё не выпал, но было не по-осеннему холодно, свистел ветер, завывал в трубах, крутил на улицах прохожих в разные стороны. Как няня ни отговаривала маму, она всё-таки пошла. Её не пустили в здание солдаты-караульные, там находился какойто комитет новой власти. Она хотела найти того комиссара в кожаном пальто, но не знала его имени. Долго простояв на улице, мама замёрзла и вернулась домой. На следующий день с утра она отправилась домой к сослуживцам мужа, к тем, кого она знала и с кем они дружили семьям и. У одних были заколочены входные двери, у других оставалась прислуга, которая узнала барыню и по секрету сказала, что они все удрали в Европу, эти проклятые эксплуататоры. Старая прислуга жила в одной из комнат квартиры друзей, работать уже не могла, но так как она была одинокая, хозяева её содержали и оставили у себя. И мама совсем не ожидала, что этот старый человек будет так пренебрежительно говорить о своих благодетелях. Доброта – это сознательный выбор каждого, и в каждый момент, и в каждой ситуации она должна быть разной. Доброта – это то, что может услышать глухой и увидеть слепой. За доброту эта старая женщина ответила своим благодетелям плохо скрытой ненавистью.

Мама пришла домой ни с чем, она не знала, что делать, закрылась у отца в кабинете и прорыдала весь день. Бабушка уже была взрослой девочкой и понимала, что мать не нашла отца. И она тоже ткнулась лицом в подушку и заплакала. Отец был для неё всем, он понимал её сущность, как и всё на свете. Няня не знала, что делать с ними, но понимала, что они так долго не протянут – запасы еды заканчивались, денег не было, необходимо было уезжать в Нижегородскую губернию к родителям барыни. Но та упёрлась, ни в какую не хотела уезжать без мужа или хотя бы без каких-либо сведений о его судьбе. Тогда няня решила сама предпринять некоторые шаги. Она знала, что в их, теперь коммунальной, квартире живёт друг того самого солдата, который приходил с комиссаром и уводил отца. Поговорив с тем самым другом, она выяснила, где живёт солдат, и пошла к нему в надежде хоть что-то узнать об отце. Солдат вообще не владел информацией, но зато сказал фамилию комиссара и указал место, где он служит, даже не взял пачку галет и плитку бельгийского шоколада, которыми хотела его задобрить няня. Только пробубнил, что времена сейчас голодные и им самим пригодится. Няня была крайне удивлена таким поведением солдата. Люди ведут себя по-разному, порой неожиданно, и этот грубый солдафон показал свою лучшую сторону души. Может быть, Бог смилостивится над ним и простит ему грехи его неразумного поведения.