Вишенка. 1 том
Шрифт:
— Кто мне зашьет панталоны? Не могу ж я перед публикой так показаться.
— Не поворачивайся к ней задом.
— Это очень мило быть так связанною. О, если бы мамаша в состоянии была зашить, но об этом, кажется, нечего и думать.
— Как хорошо нам суфлирует госпожа Гратанбуль… все то повторяет, что мы уже произнесли… это ужасная вещь!
— Барабанщики храпят невыносимо… нечего сказать, хороший эффект.
— Зато один сильно действует за всех. Говорят, что пения совсем не слышно.
— Милочки мои, если панталоны не зашьете, то
— Ну! Публика очень бы этим зрелищем не огорчилась.
— Надо бы о нем тоже упомянуть в афишке…
— Вот публика уже топает и хлопает, чтобы поднимали занавес…
— А-а! Вот Гранжерал, ну что, благородный отец, каков сбор?
— Ах! Дети мои, нас ужасно надули.
— Каким это образом?
— А вот каким, что публики много, а денег мило. Зачем вы позволили барабанщикам вводить даром свои семейства? Оказывается, что один из них привел шестерых, другой одиннадцать, а третий пятерых детей, семь женщин и восемь мужчин. Наконец, четвертый занял своим семейством почти весь портьер и галерею. Вот вам отчего публики много, а сбор весь только тридцать девять франков и пятьдесят сантимов!
— Боже мой! Как мало, мы не покроем своих расходов!
— Все же надо продолжать играть, чтобы выказать весь свой талант. Слава разойдется по городу, и следующее представление даст, наверное, больше. Итак, на сцену!
— Я не покажусь, если не зашью панталон.
Вишенка, сжалившись над положением Альбертины, хочет помочь горю. Они отправляются в угол фойе, и Альбертина, нагнувшись, отдает в полное распоряжение Вишенке свой прекрасный глобус; девушка, вооруженная иголкой, всматривается в него, как будто бы изучает географию.
«Дезертир» прошел бы удовлетворительно, но вдруг просыпаются барабанщики и, растерявшись, начинают бить в барабаны со всей мочи, за все время продолжительной паузы. Один бьет отступление, другой ускорение шага, а третий общий сбор, и все это случилось во время самой трогательной сцены между Луизою и Алексисом, и прекрасные их монологи совершенно заглушены.
Пуссемар в отчаянии, — дает знаки барабанщикам, чтоб замолчали, а те не понимают и бьют еще сильнее. Публика ожесточенная… в партер кричат, на галерке свистят, а в райке поют каскадные песни. Наконец, Пуссемар с помощью Кюшо и Дюрозо выводит вон барабанщиков, оставляя только одного.
Представление продолжается. Альбертина выходит на сцену в гусарской форме и поет свою арию. Публика аплодирует переделанному романсу. Прекрасные формы, оживленные манеры, выразительное пение и гусарский мундир Альбертины восхищают публику Немура. Когда она закончила петь свою арию, Серполе восклицает:
— Я ошибался, это не «Дезертир», там нет этого романса, но вся пьеса очень похожа на него.
В то время, когда Альбертина пела, отрезвевшаяся Гратанбуль прошептала ей:
— Смотри в ложу налево… красавец с розаном… если бросит стихи, надо прочесть их… он хороший господин… было бы не дурно… старайся… бросит букет…
Но проходит первая пьеса, а букета Альбертине никто не бросает. Гратанбуль принимается за свою должность: одевает актрис, а дочь свою уверяет, что в последней пьесе, наверное, уже будет ей поднесен букет.
— Откуда вам известно, моя заботливая маменька, что мне, а не другой эта честь предстоит?
— Какая ты глупенькая… он мне объяснялся, должно быть, в своих чувствах для тебя… чему тут удивляться…
— Он очень дурен собою… похож на негра, ваш красавец…
— О! Какая ты требовательная. Он отличный милый… умеет жить… пьет самые лучшие вина.
— Ты с ним ликеру угостилась?
— Неправда… не он на меня сильно подействовал.
— Будьте, мамаша, внимательны к Вишенке, она мне зашивала панталоны.
— Чем же выказать это внимание к ней? Ей ничего не нужно: она тонка, стройна и одевается сама без помощи других. Ты была великолепна в гусарском мундире!
— В самом деле? А знаете ли, какой ничтожный сбор?
— Я тебе давно говорила, что мы неудачно избрали себе труппу. Твой талант ведь не оценили. Я на твоем месте воспользовалась бы первым случаем и…
— Госпожа Гратанбуль, ступайте в свою будку! — кричит Пуссемар.
— Хорошо, идем. Отправляйся и ты, да усмири своих барабанщиков.
— Я уже троих прогнал, а вы тоже старайтесь получше суфлировать.
— Охота была мне подсказывать, когда только и слышно, трах… тарарах, не хочешь ли, чтобы я суфлировала отступление, тогда не лучше ли поступить уже мне в полк и маршировать с твоими барабанщиками.
Вишенка совсем не одета. На ней ситцевое платье и на голове ничего, кроме своих прекрасных волос. Волнение и страх перед выступлением на сцену увеличивают ее красоту. Она не хотела румяниться, и стоило много труда возлюбленному, чтобы уверить, что без этого актеры много теряют на сцене.
— Не робей, Вишенка… ты так очаровательна, так хороша собой, что этого одного достаточно, чтобы сделать хороший эффект, да и роль свою ты не позабудешь, потому что в ней только два слова нужно сказать.
— Боже мой! Как много странного и непривлекательного в жизни актеров! Знаешь ли что, отпусти меня… я ни малейшего призвания не имею к этому поприщу.
— Ты хочешь уйти… что же нам теперь делать?.. Ведь в афишах напечатано, что будет дебютировать молодая особа в первый раз, в роли Розы.
— Зачем это напечатали?
— Затем, чтобы публика была снисходительна к тебе.
— Что же делать, когда так судьба решила.
Занавес поднимается… В театре водворилась тишина, и слышен только голос Серполе, который говорит:
— Хотел бы я знать, что они хотят изобразить в немой, которая говорит… мне приходит одна мысль в голову… мне кажется, что эта немая будет, по всему вероятно, чревовещательница.
— А-а! Неужели!
— Конечно… вы понимаете, она нема языком, и будет говорить желудком… интересно видеть.