Висталь. Том 2

Текелински

Я Висталь. А как зовут вас, уважаемый? Я сразу понял, что вы из ряда вон выходящий субъект. В вас чувствуется образование, уж не знаю, классическое, или вы самоучка? Большого значения это не имеет, как только лишь в смысле свободы. Меня зовут Арманд. Я действительно самоучка, и никакого классического образования не имею. Но я прочитал множество книг, и некоторые по нескольку раз, можно сказать изучил. Скажите Арманд, как повлияла на весь ваш род эта «белая бестия», что пришла сюда с севера? Вы знаете, уважаемый Висталь, когда-то меня осенила мысль, что все мы части одного организма, что живёт на земле несколько тысяч лет. И мой род, это лишь одна из многочисленных нитей в локоне, что сплетается в косу с такими же локонами, и что зовётся человечеством. Мы умираем, и на наше место приходят новые люди. Но само человечество живёт словно организм, в котором умирающие клетки заменяются новыми. Я понимаю, что всё это наивно, и даже пошло, но я так мыслю, и все критические замечания на этот счёт, для

меня не имеют большого значения. Каждый человек живёт той жизнью и теми мыслями, что рождаются и расцветают в его голове, и не важно, обладают ли они величием, или просты, всякая оценка есть лишь оценка по отношению, и не более того. Ведь на самом деле настоящая оценка может быть лишь в сравнении с идеалом, а его как раз и не существует на земле. Всё что существует в моей голове, вся палитра и порядок, есть последняя цитадель, ибо существует в единственном и неповторимом виде. Совершенство же, или недоразвитость, это уже из области сравнения не сравниваемого, а значит суть стремление к власти, к доминантам, – суть предвзятость. То, что «белые люди» пришли суда, и навязали свою волю, говорит о многом. Но не говорит о нашей недоразвитости. Это говорит лишь о том, что мы находимся на различных плоскостях совершенствования, с различными скоростями и формами внутренних трансформаций. Существуют области познания, в которых мы ушли далеко от «белых людей». Но ими это редко принимается во внимание. Они убеждены, что именно их форма познания мира, самая прогрессивная, самая истинная. Но они не понимают, не хотят понимать того, что та форма счастья, к которой мы идём, и к которой расположены наши сердца, гораздо продуктивнее, чем их форма счастья. И каждый человек, стремится именно к своей форме счастья, и иная форма для него за семью печатями, ибо, по большому счёту, не существует для них. Эти «белые люди» полагают, что несут добро, что они осчастливливают своей формой бытия, своей формой цивилизации весь мир. Но на самом деле разрушают, уничтожая на земле иные виды человека, словно уничтожая многообразие фауны и флоры, ставя под исчезновение некоторые своеобразные её виды. Их «Великая религия», – «религия потребления» стоит на том, что у человека должно быть всего в достатке, или даже с переизбытком. Что только достаток несёт человеку счастье. И они преуспели в этом. Мир «белого человека», по большей части наполнен до краёв продуктами цивилизации. Но становится ли от этого человек счастливее? Уровень жизни, о котором беспрестанно говорят, настолько относительная вещь, и не несёт в себе ничего по-настоящему объективного, что складывается впечатление, будто мы все сидим за покерным столом, и всё завит от умения блефовать. Природа так устроена, что стоит дать чего-то с избытком, и человек теряет к этому интерес. Он развращается, и при полном изобилии, в конце концов, теряется интерес даже к самой жизни. Голод, жажда, недостаток, в самом широком смысле слова, но никак не изобилие, являются генератором жизни, производящем стремление и желание. И мы наблюдаем ныне, как при всём своём прогрессивном накоплении богатств, прежде всего в Западном мире, человек этого мира, становится всё более слабым, неприспособленным и уязвимым. Как разрушаются его главные консоли духа, как нивелируется всё то, что приносило ему некогда счастье. Теперь он лишь успокаивает всё более нарастающие страхи в его сердце. Он словно тот наркоман, у которого уже атрофировалось чувство удовольствия от чрезмерных доз, и он лишь пытается успокоить боль. И именно эти страхи, вырастая словно эвкалипт, высасывают из его духа силы, и подталкивают его к неразумным вещам, подводя весь мир к неминуемой катастрофе.

Привычка – самое важное, самое основное свойство человеческого существа. Но только тот, кто периодически ломает свои привычки, что словно «скелет» формируются в его сердце, и делают его костным, не гибким и ограниченным, способен противостоять всем неприятностям на бренной земле, и позволяет не дать страхам разрушить себя, и всю свою жизнь.

Я с вами отчасти согласен, уважаемый Арманд. Но всё это, в определённом контексте, и с определённым фокусом «камеры обскура», можно отнести и к Западной цивилизации. Ведь она стала таковой, какой мы её ныне наблюдаем, только благодаря своей гибкости, креативу, и той жизненной силе, что созрела в ней на полях мятежных средних веков. И вся её агрессивность, связана с лишениями и недостатком, в коем пребывала эта цивилизация на протяжении многих веков. И её неминуемая стагнация предначертана только самой природой, её непреодолимыми законами. Ибо всякое существо на земле, да собственно и в космосе, стремиться к благоденствию, но получая его, тут же начинает стагнировать и вянуть, словно созревший цветок. И здесь играет свою роль разрушение, – катаклизм, что смывает всё, лишь для того, чтобы начать всё заново.

У человека бесчисленное количество врагов, как сугубо природного контента, так и цивилизационного. Начиная с космических рисков, и кончая болезнями. Он живёт в окружении «враждебного бульона», и каждую минуту его подстерегает опасность, как со стороны природы, так и со стороны его же соплеменников. Но самым главным врагом

человека, является сам человек. Он сам беспрестанно создаёт для себя всевозможные риски. Его необузданные стремления всё вокруг себя переделать, «улучшить» и уйти от бренности своего существования, толкает его к пропасти. И большинство своих неприятностей он испытывает именно от своих заблуждений, что порождаются этими необузданными желаниями. Но это его природа, и общая фатальность его бытия, также необходима, как необходимо любое возникающее на полях этого бытия, локальное явление. Человек – лишь сегмент. Но именно на этом «сегменте» держится вся наша цивилизация, впрочем, как и природа в целом. Ибо, при всей своей не подчинённости природы человеку, именно он является, как «огнивом», так и «пожарным рукавом» этого мира.

Живописнейший закат Африканского континента, вызывал ностальгические чувства у всякого путешественника, волей случая, оказавшегося здесь. Висталь поблагодарил своего собеседника, и откланявшись, направился в прерию, навстречу этому неповторимому пейзажу, что красно-жёлтыми красками заполнял ландшафт. Он, в силу своего темперамента, и выработанным веками привычкам, не мог долгое время оставаться на месте. Желание менять без конца декорации, было главным мотивом его жизненного пути.

Москва

Самые Великие вещи на земле, в то же время самые незаметные. По-настоящему поворотные и судьбоносные события, не замечаемы и представляются на первый взгляд чем-то обыденным и незначительным. Самые Великие люди, в тоже время самые скромные и неуверенные в себе, – люди без конца сомневающиеся, и не доверяющие собственным чувствам и умозрениям. Время необходимо расставляет всё и вся на свои места. И это действительно так. Только с высоты прошедшего времени, вся палитра человеческого бастиона, представляется в его действительном наиболее близком к правде, наиболее рафинированном свете. На белом свете ещё ничто и никогда не сохраняло свою маску длительное время. Всё чужеродное всегда сбрасывалось плотью реальности, и всякая надутая, неестественная оболочка, слетала вместе с осенним листопадом, оголяя всё действительно реальное, и правда жизни выступала неоспоримым естеством своего бытия, огорчая, или радуя своих наблюдателей, но всегда приводя, в конце концов, к неминуемому удовлетворению.

Жизнь Висталя, была похожа на жизнь всякого обывателя. Ведь он мог быть единовременно только в одном месте. А это значит, что все иные места ущербной нитью проходили через его сердце, и убеждали в том, что он находится не там и не в то время, что его корабль плавает не в тех водах, что самые значительные и по-настоящему Великие события остаются за его кормой. Что самые ныне освящённые значимостью места, остаются без его внимания. Жизнь же, настоящая её интерпретация, её самая значительная, центральная полисфера проплывает за горизонтом, и даже коснутся её, не представляется возможным.

Но иногда приступы самоуверенности посещали и его сердце. И он в полном убеждении, что мир крутится вокруг него, что это он вершит судьбы мира, и самый главный трон жизни находится под ним, получал инъекции тщеславия и гордыни, и вся палитра мира вдруг радугой разворачивалась над его головой. Но всякая радуга не долговечна. И как только дождь тщеславия уходит за горизонт, радуга исчезает с небосклона, и только свежесть насыщенного «озоном величия» воздуха, ещё некоторое время наполняет лёгкие, и ты по инерции ощущаешь перманентные всплески иллюзий, от опьянённого этим озоном, разума.

Висталь шёл по Московским улицам, и его нахождение в центре Великой страны, самой большой на земле, и самой таинственной и непредсказуемой, давало ощущение, что он залез на самую высокую гору, и оглядывает все окрестности, до самых дальних окраин. И в то же время обыденность улочек, и простое, ничем не выделяющееся мельтешение людей, превращало всё это величие места, в насмешку, в обывательскую суетность, и опускало сердце на пошлую ступеньку обыденного и незначительного момента. Висталь чувствовал, что вся эта чепуха и напыщенная ерунда относительно центральных, важных и значительных мест на земле, есть иллюзия тщеславного духа, кормящего душу «слабыми наркотиками самомнения и гордыни», и обманывающего его своими аффектами, развращая и нивелируя всё по-настоящему ценное в душе. Ибо в такие минуты отодвигается на задний план всё действительно важное и ценное, как, к примеру, ощущение родного, близкого и любимого, – всего того, что присуще именно перифериям, потаённым уголкам мира, что возникает только в местах покоя провинции, и способно расцветать лишь в минуты абстрагирования от всего «центрального» и всего «Великого», всего «столичного» и надменно-чванливого, – всего того, что мнит себя центром мира, и главным временем Вселенной.

Пройдя по Красной площади, Висталь постоял несколько минут возле Покровского собора, или храма Василия Блаженного, чья история, а точнее миф, вторил той красоте и тому великолепию, что словно однажды созданный шедевр искусства, в силу стечения многих обстоятельств, становится навеки непревзойдённым фолиантом, и украшает собой Великую летопись исторического пантеона человеческой судьбы, будучи единственным и неповторимым произведением зодчества, или сказать ещё метафоричнее, воплощённой в камне музыки.

Конец ознакомительного фрагмента.