Витька Перчик
Шрифт:
* * *
Витька, неожиданно для бабушки Ефросиньи Макаровны, возник на пороге ее хатки радостный и очень голодный в три часа дня.
– Мать!
– Заорал он.
– Борщом пахнет! Жрать хочу, спасу нет!
– Только что сварила! Ешь, сынок, как ты?
Витька съел три тарелки борща, выловил кусочек мяса и долго его жевал, и батон хлеба умял. Расслабился.
Поскольку он, пока был трезвый, то обнаружил, что хатка-мазанка покосилась на один бок. В углу зияла большая дыра. Мелкие дыры, которые прогрызли крысы и мыши, шли по всему периметру хатки. Обмазка хатки отвалилась полностью. Черные брёвна смотрели на мир жалко и неприветливо. Полы прогнили. Хатка стояла с войны без фундамента. Окошки
– Мама, переезжай в наш хороший дом. Что я там один, да один в трех комнатах с террасой! - Витька схватил мать в объятия.
– Хватит тебе здеся мучиться! Здесь давно жить нельзя... Прости меня грешного. Я когда в запое, не ведаю что творю...
– Сынок, вспомни, как ты перебил банки с вареньем, огурцами и помидорами. Мои вещи на улицу выкинул. А банки, они больших трудов стоили... Я тебя боюсь. И меня прибить в пьяном виде можешь... Ты в запое буйный, просто страсть! А кто тебе обеды варить будет, хлебушек покупать? Пропадешь ты без меня, сынок... Лучше я уж тут свой век доживать буду. В войну в землянках жили, и ничего, живы остались, кого фашист не загубил.
Витька крякнул, похлопал мать по плечу. На другой день взялся за ремонт хатки. Фермер, у которого Витька перестилал крышу сарая, помог с материалом, вспомнив все прежние работы Витьки за самогон. Посмотрев на Витьку, которого шатало из стороны в сторону, усовестился. Предложил выпить, пока работники нагружали грузовик досками, кирпичами и прочим. Выпить Витька отказался.
– Сделаю ремонт, тогда и выпью. А за материал спасибо. Я отработаю, не сомневайся, дядька Семен. Замётано. Факт.
Преодолевая слабость, Витька с помощью дружков взялся за работу. За три недели хатка преобразилась внутри и снаружи. Нарубил дров матери на зиму, выстроил забор и собрал скудный урожай. Всё бы ничего, но внутри как будто кто то выл:
– Самогончика хочу, курить хочу! Сколько можно терпеть?!
Сын собрал свои манатки и инструмент в старую сумку и готовился отбыть в свое жилище.
– Сынок, грустно мне. Какой ты крепкий хозяин, когда не пьешь, прямо как батька твой, царство ему небесное! Наверное, смотрит на тебя с высоты и радуется. Я каждый день молюсь Николаю Чудотворцу, чтобы ты пить бросил. А тут сон видела. Пришел ко мне великий Николай Чудотворец в хату и сказал:
– Не тревожься, Ефросинья. За твою безгрешную жизнь тяжелую, помогу сыну. Не будет он пить и курить, обещаю.
И исчез.
* * *
Витька опустил глаза и отправился в родную хату, которая была выстроена на совесть покойным отцом и матерью. Когда Витьке шесть лет исполнилось, в хлеву проживала корова с теленком, несколько поросят, пяток овец в загородке, в курятнике - куры и другая птица имелась: гуси, индюк Мишка, индюшки с индюшатами, а также- кролики. Большое хозяйство держали отец с матерью, а теперь все постройки стали пустые. Витька вспомнил, как отец с матерью мечтали о жеребенке. Но в колхозе имелось конюшня с лошадками, сельчанам лошадь в хозяйстве не разрешалось содержать. Почему? Бог знает. Наверное, чтобы шибко не разбогатели. А теперь у многих есть лошади и пашут по старинке свои огороды плугом. А у кого лошади нет, нанимают лошадников за деньги, конечно, и за самогон. Самогон гнали почти в каждой хате. И так наловчились, что по качеству он был лучше водки, которую продавали в магазине. И сивухой не пах. "Вырви глаз", а не самогон.
Когда Витьке исполнилось восемнадцать лет, он уехал в Киев. От армии сбежал, хотя отец не одобрил его решения. И мать плакала. В Киеве он быстро женился на Татьяне, девушке-украинке. Она забеременела от Витьки еще до свадьбы и родила ему близнецов. Тогда Витька красавцем был. Высокий с широченными плечами, светлыми густыми кудрями, с правильными чертами лица, с озорными карими глазами. Татьяна была ему подстать. Хорошенькая, веселая, любила Витьку без памяти. Черноволосая, с густой косой ниже талии. Вот только росточком не вышла. Маленькие ручки и ножки, ниже Витьки на голову, но работящая, и поперек слова не скажет. А через шесть лет развелась с Витькой, выгнала его из дома за пьянку и осталась одна с двумя мальчишками.
Два года назад от старого друга Витька письмо получил из Киева. Друг писал, что Танька живет одна, сыновья выросли, работают прорабами на стройке, не пьют, мать уважают, женились и Витька теперь дед. Родился у одного из сыновей мальчик, назвали Иваном. А мать, прочитав письмо, плакала втихомолку, охала и молилась. Витька от тоски напился до безобразия. Вот тогда и банки переколотил, и мать из дома выгнал.
Понуро он добрел до своего дома. На лавочке, ожидая его, сидели друзья-приятели. Перед ними на столе стояла "богатая" закусь и трехлитровая банка с самогоном. Закусь состояла из буханки черного хлеба, нарезанного большими ломтями, картошки, еще теплой, в мундире, колбаски вареной, двух банок рыбных консервов в томате, соленых и свежих огурцов и помидорчиков. Очищенная большая луковица и красный перчик находились в центре стола. Перчик у Витьки в огороде нарвали. "Богатая" закусь - ничего не скажешь.
– Тащи стаканы, "Перчик"! Выпьем за твое здоровье! - Загоготали, мужики.
– Три недели тебя дожидались. Бабка Ефросинья с самогоном к тебе не допускала, пока ремонт шел. С вилами у входа в дом стояла и грозилась самогон в помойку вылить. А мы что? Мы с понятием. Тебе помогли и сами не пили. Ну вот, дождались, наконец. Скучали без тебя, "Перчик"! Волновались, что помрешь. Уж очень ты плох был, выглядел, как покойник. А ты смерть обманул. Молодец!
Витька принес стаканы и кружки, поставил на стол. Когда-то отец стол смастерил и Витьку учил столярничать. Заставил столешницу сделать. Ту столешницу в печке спалили, Витька рыдал, что столешница не удалась. Но отец строго сказал:
– Мужикам плакать не положено ( а "мужику"-то было всего 10 лет). Научишься всему что я умею со временем. Меня отец учил, и я тебя выучу. Не сомневайся, сынок. И потер ногу, прошитую осколком на войне. Как же любили Витьку отец и мать! А он чем отплатил им за любовь? Отец не пил. Только по праздникам позволял себе выпить несколько рюмок водки. Не пили тогда мужики и бабы столь свирепо, как сейчас. И в городах поют. Эх, спилась Россия-матушка! И дети хилыми рождаются, да уродами.
А как он начал пить? Работал бригадиром на стройке. Начальство его отмечало. Одних грамот получил за работу целый вагон. Мать их до сих пор хранит. Премии были капельные, не премии, а позор! А семью с близнецами кормить надо было, одевать, мебелишку прикупить, Таньке одежду, да и себе самому, а то износился весь напрочь.
Вот и стал калымить у людей. Ремонтировать квартиры, починять что-либо и прочее. А работодатели всегда, то водочку, то коньячок поднесут, и деньги хорошие за работу платили. И с дружками повадился Витька в ресторанах денежки пропивать, да проедать.
– Вот и скурвился, идиот,- ругал себя Витька, но не смог оторвать взгляда от банки с самогоном.- Дошабашился, дрянь этакая! Эх, была, не была!
Витька взял стакан самогона и опрокинул его в себя на одном дыхании. И вдруг его скрючило так, что в глазах потемнело. Насилу отбежал в сторону и блеванул в кусты на глазах у изумленных приятелей. И упал, как подкошенный. Темнота навалилось на него, как тогда в больнице. Витьку подняли, занесли в дом. Хмурые мужики осторожно положили Витьку на лежанку и закрыли за собой дверь. Ушли, одного оставили. Отправились за стол, крякнули, выпили. Не пропадать же добру!