Витька с Выборгской
Шрифт:
— Чтоб я тебя одного пустила? Никогда в жизни!
— Все равно поеду! — кричал Витька, чуть не плача оттого, что его принимали за младенца. — Как ты не понимаешь? Вечер в школе без меня не сорвется, я там не один, а Лена — одна, у них беда, несчастье! Ты же все равно едешь мимо, на обратном пути заберешь меня! Никуда я не пропаду!
— Больно ты им сейчас нужен, — говорила мама.
— А вот нужен, нужен! — упрямо повторял Витька.
Мама гремела на кухне кастрюлями, разговаривала сама с собой вслух, но не сдавалась.
Исчерпав подручные
Классная воспитательница помолчала в трубку, потом велела позвать маму.
— Это тебя! — сказал Витька, передавая трубку Ольге Ивановне.
Она говорила по телефону минут пятнадцать и, судя по голосу, постепенно соглашалась. Витька топтался рядом, ловя каждое ее слово, теребил за рукав и ныл:
— Ну, мам… а?.. Ма-ам…
— Да не стой ты над душой! — вдруг крикнула Ольга Ивановна, прикрыв ладонью трубку, и у Витьки екнуло сердце, но не потому, что мама вдруг так рявкнула на него, а потому, что он понял: мама сдалась…
На станции, где нужно было выходить, Ольга Ивановна долго не отпускала Витьку. Так они и стояли у вагона — мама с футляром, из которого торчали свернутые в трубку красный и желтый флажки, и Витька с небольшой дорожной сумкой, в которой почти ничего не было: полотенце, мыло, зубная щетка и пирожки с капустой.
Мама, не переставая, наставляла Витьку, повторяя, что он должен делать и чего не должен, а ему, откровенно говоря, все это было ни к чему, половину маминых напутствий он пропустил мимо ушей. Его сейчас больше всего заботило то, как он доберется до поселка, где живет Лена Измайлова, и какие слова скажет он сам, когда увидит ее.
В кармане у него лежала вьетнамская расческа, сделанная из обломков сбитого самолета. Может, взять и сразу же подарить ее Лене? Без лишних слов? Витька решил это еще дома, в Ленинграде, и теперь думал лишь о том, как лучше, уместнее вручить ее.
Вдруг мама кого-то увидела, закричала обрадованно:
— Маша! Поди-ка сюда!
К ним подошла женщина в форме железнодорожницы, поздоровалась с Ольгой Ивановной, покосилась на Витьку.
— Твой, что ли? — спросила она басом.
— Витька, — сказала мама и подтолкнула его. — Поздоровайся с тетей Машей.
— Здрасьте, — буркнул Витька.
— Растут, черти!
— Не говори, Машенька…
И принялась торопливо объяснять ей, почему и зачем сын оказался здесь, поминутно повторяя:
— Пожалуйста, посмотри тут за ним, а то я прямо с ума сойду, пока не вернусь…
В это время по радио объявили об отправлении поезда. Ольга Ивановна поднялась в тамбур, перекрыла ступеньки железной площадкой, достала желтый флажок и, не сводя влажно заблестевших глаз с Витьки, снова взялась за свое:
— Ты уж, Машенька, последи, чтоб он не опоздал к обратному, я в том же вагоне буду…
Поезд плавно тронулся,
— Деньги смотри не потеряй!
Вагоны катились все быстрей и быстрей, вскоре состав как бы обрубился, открыв безлюдный, пустынный простор станционных путей, и Витька почувствовал себя очень одиноким.
— Пойдем, провожу к автобусу, — сказала тетя Маша. — Это рядом, на вокзальной площади.
Было вокруг непривычно тихо, и снег слепил чистой белизной.
— Значит, к Измайловым путь держишь? — спросила тетя Маша, когда они вышли на площадь перед вокзалом, где стояли автобусы и сновали люди.
— К Лене Измайловой, — кивнул Витька. — У нее с папой что-то случилось, в госпиталь попал.
— Уж не летчик ли Измайлов?
— Да, летчик…
— Жизнью рисковал человек, — сказала тетя Маша. — Про него и в газете нашей было, и по радио передавали. Знаем, знаем, как же…
— А что случилось? — робко спросил Витька.
— Едешь и не знаешь? — басом удивилась она.
Витька пожал плечами.
— Самолет здоровенный. Что-то с мотором вдруг, не скажу что, не моего ума. А летчик, Измайлов этот, не растерялся, сумел все-таки вывести машину подальше, по-над поля. Кое-как посадил, а сам малость покалечился, потому и в госпитале… Вон твой автобус стоит, номер сто седьмой, вон там, видишь?
— Вижу, — сказал Витька.
— Акурат до самого их поселка. Ну, бывай, парень! Обратно сюда приедешь, любого на вокзале спроси, где, мол, найти, тетю Машу по фамилии Прийма. Это я и буду… Топай, топай, не то без тебя уйдет.
До поселка Витька ехал почти час. За окном проплывали покрытые снегом поля, все белым-бело, глазам больно; мельтешили деревья, когда дорога шла через лес; на остановках входили и выходили люди, кондукторша громко объявляла названия остановок и продавала билеты. Проезжали деревни, новостройки, фермы и снова белоснежные поля, замерзшие речки, рощицы. И чем ближе к заветному поселку, где на улице Горького в доме номер четырнадцать жила Лена Измайлова, тем чаще ловил себя Витька на том, что вроде бы сомневается, а стоило ли ехать в такую даль, и как отнесется Лена к его неожиданному появлению, и что он ей сразу скажет. Но автобус нес его вперед, и Витька отметал все эти неуместные сомнения и только всякий раз напрягался, ожидая, что кондукторша вдруг во весь голос объявит: «Следующая — поселок!»
«Нет, — думал Витька, — раз уж решил, значит, решил! И никаких оглядок назад!»
Кондукторша объявила:
— Поселок, конечная остановка!
Витька вышел из автобуса, огляделся по сторонам, спросил кого-то, где тут улица Горького. Оказалось, недалеко.
Витька шел по этой тихой, в сугробах, улице и смотрел на номера домов, стоявших за заборами. Вот номер десять, двенадцать, четырнадцать. Витька почувствовал, как колотится у него сердце, сразу стало жарко…
Через невысокий палисадник из штакетника он увидел Лену Измайлову. Вернее, просто понял, что это она и есть.