Витте
Шрифт:
Определение царской власти с первого (в редакции Основных законов 1892 года) переместилось на четвертое место. Открывая дискуссию по 4-й статье, император Николай произнес необычайно длинную и прочувственную речь: «Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца. Но я не убежден при этом в необходимости отречься от самодержавных прав и изменить определение верховной власти, существующее в статье первой Основных законов уже 109 лет. Мое убеждение, что по многим соображениям крайне опасно изменять эту статью и принять новое ее изложение, даже то, которое предложено Советом министров. Если этого не сделать, то может быть впечатление неискренности: могут сказать, что это отступление от обещаний, данных 17 октября. Я это знаю и понимаю. Во всяком случае, этот упрек должен быть обращен ко мне лично. Я всю ответственность принимаю на себя. Что бы ни было и что бы ни говорили, меня не сдвинуть с акта прошлого года и от него я не отступлюсь. Я знаю, что если статья 1 при этом останется без изменений, то это вызовет волнения и нападки. Но надо уразуметь, с чьей стороны будет укор. Он, конечно,
Статья 1 Свода основных государственных законов 1892 года гласила: «Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной власти его не токмо за страх, но и за совесть, сам Бог повелевает». Встает вопрос: почему в статье были соединены два определения русской монархической власти? Одни юристы доказывали, что они являются синонимами. Другие придерживались противоположной точки зрения — термин «самодержавие», говорили они, указывает на монархический суверенитет, а «неограниченный» вводит суверенитет абсолютный. Воля монарха определяет закон и освобождает носителя верховной власти от его действия, а не наоборот, монарх неограничен в субъективно-правовом отношении 197.
Выступление председателя Совета министров по четвертой статье не оставляет сомнений в его собственной позиции: «Я сам и ныне смущен, как был смущен 17 октября. Не знаю, достаточно ли хорошо составлен проект. Я сознаю, что статья 4 несовершенна. Очень опасно, если издать закон несовершенный, в котором может быть что-то пропущено. Но если не издавать основные законы, то это можно сделать при одном условии, сказав, что государь император сам их издаст, когда признает нужным. Тогда можно издать теперь только дополнительные статьи о Думе и Совете. Но я повторяю, что это возможно только при одном условии, если скажем, что Ваше императорское величество издадите их сами, когда признаете нужным. Чрез Государственный совет и Думу основных законов вы не издадите. Если Вы внесете их в Думу, то будут смуты и Дума обратится в Учредительное собрание. Тогда придется для охранения верховной власти пережить и вторую революцию. Если будет сказано, что Ваше императорское величество сами издадите основные законы, то опасности ограничения верховной власти нет, кроме впечатления. И. Л. Горемыкин сам говорит, что, издав Манифест 17 октября, Вы даровали права народу и сказали, что все законы иначе к монарху не дойдут, как через Думу и Совет. Из этого он выводит, что, следовательно, Вы, государь, ограничили Вашу законодательную власть, а не верховную, которая, будто, неограниченна. С этим я не согласен. Есть основная статья, гласящая, что Российское государство управляется на твердом основании законов. Раз такая статья есть, то толкование о неограниченной власти управления отпадает, ибо в действительности верховная власть подчиняется закону и им регулируется… Самодержавная власть и монарх самодержавный — это разница. Если вычеркнуть слово „неограниченный“, то надо вместо „самодержавный“ сказать „самодержавная власть“. Одно из двух — или самодержавный и неограниченный или самодержавная власть» 198. Составители проекта Государственной канцелярии предложили такую формулировку царской власти: «…Государю императору, самодержцу всероссийскому, принадлежит верховная в государстве власть». В определении, данном Советом министров, было убрано слово «государь», с которым соединялось представление о неограниченности царской (императорской) власти, и снято указание на принадлежность монарху верховной власти в государстве. В итоге родилась формула: «Императору всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть» 199. Она и вошла в Основные законы, утвержденные 23 апреля и опубликованные 27 апреля 1906 года. Редакция ее такова: «Императору всероссийскому принадлежит Верховная самодержавная власть. Повиноваться власти его, не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает» 200. После этого употребление в последующих статьях словосочетания «государь император» приобретало уже историческое, но не юридическое значение.
Император мог осуществлять свою законодательную власть не иначе как в единении с Думой и Государственным советом (за исключением случаев, оговоренных в 87-й статье). По силе 7, 8 и 9-й статей он обладал правом законодательного почина и утверждения уже готовых законов, но не их издания. Подчеркивалось, что инициатива пересмотра Основных законов могла исходить только от императора. Но издавать их он мог исключительно в «единении» с Думой и Госсоветом. Император являлся верховным вождем армии и флота; ему принадлежало исключительное право на изменение положений об императорской фамилии. Исполнительная власть («власть управления») принадлежала ему в полном объеме (статья 10 Основных законов). Поскольку исполнительная власть имеет подзаконный характер, то и император был связан в осуществлении ее законами. Но поскольку особа императора объявлялась «священной и неприкосновенной» (статья 5), то ответственность за нарушение и неисполнение законов он нес исключительно перед Богом и перед своей совестью 201.
Политические взгляды С. Ю. Витте в основном совпадали с концепциями так называемой «государственной школы», прославленной именами Б. Н. Чичерина и С. М. Соловьева. По всей вероятности, каким-то образом он познакомился и с сочинениями Василия Осиповича Ключевского. В 1902 году Министерством финансов с ведома С. Ю. Витте, но без ведома В. О. Ключевского, был издан знаменитый «Курс русской истории».
Именитый историк был немало возмущен этим в высшей степени неэтичным поступком. После его кончины на С. Ю. Витте посыпались обвинения, что он совершенно произвольно набрал из лекций то, что ему больше всего понравилось. Как выяснила крупнейший исследователь творчества великого русского ученого академик Милица Васильевна Нечкина, работа В. О. Ключевского была издана «…довольно цельно, чья-то (едва ли Витте) довольно толковая редактура из Министерства финансов в общем коснулась текста „с умом“, цельность лекций со стороны тематики была сохранена, правильность их чередования — тоже» 202.
Оправдание поступка было только в одном — «Курс» издавался для высочайшего прочтения: тираж — всего несколько десятков экземпляров, часть книг — в богатых кожаных переплетах, обтянутых внутри белым шелковым муаром и с золотым обрезом. На некоторых экземплярах, хранящихся в Российской государственной библиотеке («Ленинке»), имеются экслибрисы царского книжного собрания. По предположению М. В. Нечкиной, С. В. Витте нуждался в «Курсе» постольку, поскольку история России в нем рассматривалась как история страны, двигавшейся в общем направлении, то есть к конституции и к торжеству «буржуазно-правового государства» 203. Быть может, С. Ю. Витте собирался внушить императору Николаю II мысль, просветительскую по своему существу 204: как ни абсолютна его власть, божественная по происхождению, в своих действиях и поступках он должен подчиняться законам справедливости и разума, без коих не может существовать ни один человек. Кто знает…
Не установлено, был ли экземпляр «Курса русской истории» среди книг самого премьер-министра. Вообще С. Ю. Витте не слыл запойным книгочеем. Он всегда предпочитал книжному знанию живое знание через общение со сведущими людьми. Тем не менее в его особняке на Каменноостровском проспекте со временем собралась неплохая рабочая библиотека. После кончины С. Ю. Витте его вдова передала часть книг в любимый покойным Петроградский политехнический институт имени Петра Великого — всего 2472 тома, в том числе 217 изданий на иностранных языках. Среди них: книги по законодательству России и других стран; издания, посвященные институтам государственной власти (около 200 томов), железнодорожным делам (около 136), финансам и бюджету—129, промышленности — 74, торговле — 56 томов. В библиотеке премьера хранились книги по военным вопросам, картографический материал в издании Генерального штаба (в том числе с грифом «Совершенно секретно»).
Каким-то образом в библиотеке С. Ю. Витте оказалась работа В. И. Ленина «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития» (1895 год), хотя тираж ее был уничтожен цензурой. К научному социализму хозяин дома, судя по всему, испытывал стойкий интерес. Одну мысль Ф. Лассаля из книги «О сущности конституции» (Женева, 1896) С. Ю. Витте выделил красным карандашом: «Все равно, что ни писать на листке бумаги, если написанное противоречит реальному положению вещей, фактическим соотношениям силы» 205.
Состояние неустойчивого равновесия, в котором тогда находилась страна, отразилось и на Основных законах. Эту истину С. Ю. Витте хорошо осознавал. Конечно, говорил он впоследствии, если бы законы писались в более спокойное время, то многое можно было бы сделать более основательно. Ему так и не удалось добиться, чтобы законы были четко отделены от императорских декретов, издаваемых в порядке верховного управления.
Новые Основные законы установили в государстве конституционный строй. Юридически это действительно так, поскольку представители народа в составе Государственной думы наделялись правом принимать законы. И все же Российская империя, сделав в 1905–1906 годах очередной, второй по счету, шаг в направлении к превращению ее в буржуазную или конституционную монархию, отнюдь не стала таковой. «Консервативная конституция и без парламентаризма» (по определению С. Ю. Витте) продержалась недолго — до 3 июня 1907 года. Затем усилиями П. А. Столыпина и его присных она была превращена в «лжеконституцию», ибо Государственная дума из народного представительства сделалась пародией, карикатурой на него. Сие обстоятельство упускают из виду те ученые историки, которые силятся доказать, что конституция в Российской империи, введенная Основными законами 1906 года, продолжала существовать и после. Примерно так же думали и либеральные мыслители, выпустившие в 1909 году знаменитый сборник публицистики под примечательным названием «Вехи». Один из авторов, правый кадет П. Б. Струве, выдавая желаемое за действительное, утверждал, что политический строй России после 17 октября 1905 года перешел в новое качественное состояние: «Дата 17 октября 1905 года знаменует собой принципиальное коренное преобразование сложившегося веками политического строя России» 206.
С. Ю. Витте много раз обвиняли в политическом отступничестве, беспринципности и безыдейности. Подумать только, пылкий сторонник неограниченного самодержавия сделался творцом первой российской конституции! В «Воспоминаниях» он так объясняет мотивы своего поведения: «…Как по моим семейным традициям, так и по складу моей души и сердца, конечно, мне любо неограниченное самодержавие, но ум мой после всего пережитого, после всего того, что я видел и вижу наверху, меня привел к заключению, что другого выхода, как разумного ограничения, как устройства около широкой дороги стен, ограничивающих движение самодержавия, нет. Это, по-видимому, неизбежный исторический закон при данном положении существ, обитающих на нашей планете. Нельзя жить так, как хочется, а как неодолимые препятствия к сему побуждают и приводят» 207.