Витте
Шрифт:
В связи с отказом Америки и Германии от участия в займе его нарицательная сумма уменьшилась до 2250 млн франков (843,75 млн руб.). Срок займа, первоначально определенный в 50 лет, затем был уменьшен до 40. Наконец, в течение 1906 года Россия получала всего-навсего 337 млн руб. выручки, тогда как общий дефицит 1905 и 1906 годов определился в сумме 660 млн руб.
С. Ю. Витте нервничал: «…несмотря на заем, государство все время будет в страшном денежном затруднении. Поэтому следует употребить все усилия, чтобы получить побольше денег в этом году и обеспечить непредъявление в этом году как французских, так и немецких векселей» 241. Медлить нельзя ни в коем случае, ибо риск неуспеха всей операции слишком велик, — отвечал ему В. Н. Коковцов: «Я выговорил условия, в отношении срока пользования кредитами гораздо более выгодные, нежели те, которые заявлены
Будоражил умы вопрос о том, насколько юридически корректно заключать заем без участия Думы. Дело в том, что каждый заем, будь то внутренний или внешний, должен был непременно оформляться законом. В Манифесте же 17 октября было ясно сказано, что все законы должны утверждаться Государственной думой. Лазейку нашли быстро — часть средств, полученных от будущего займа, должна была пойти на консолидацию сделанных ранее долговых обязательств. Противодействие займу оказывала международная прогрессивная общественность. Она агитировала за то, чтобы не давать денег на поддержку кровавого самодержавия. Известный французский писатель Анатоль Франс об этом лично разговаривал с французским руководством. Вовсю интриговали и представители «партии народной свободы». Негодование С. Ю. Витте на их близорукое политическое бесстыдство не поддается описанию.
9 апреля указ о выпуске займа был опубликован. Погоня за чистоганом отодвинула на последний план все высокие и низкие политические материи — заем был разобран полностью: и та часть, которую банкиры взяли «твердо» (1250 млн франков), и та, которая пошла в опцион (1000 млн франков).
Это колоссальный успех, он сделал эпоху в финансовом мире — радовался Э. Нецлин: «Надо отдавать себе отчет, что при выпуске займа, основанного на спекуляции, а не на распределении, расстояние, отделяющее успех от провала, часто бывает бесконечно малым» 243. Шестеро французских участников синдиката — Парижско-Нидерландский банк, «Лионский кредит», Национальная учетная контора, Главное общество, банкирский дом «Готтингер и К 0» и Общество промышленного кредита — распределили 49 млн облигаций среди 596 тыс. подписчиков. Помимо того, держатели краткосрочных обязательств русского Государственного казначейства выпуска 1904 года воспользовались своим преимущественным правом и купили 1,4 млн облигаций 244.
Без всякого преувеличения можно утверждать: заем 1906 года спас страну от неизбежного государственного банкротства и вполне вероятной политической катастрофы. В последующее время В. Н. Коковцов начал уверять общественность, что главная заслуга в деле совершения этого займа почти всецело принадлежала ему. Но у современников, хорошо знавших обстоятельства операции, не было сомнения в том, кто главный виновник счастливого события. И. И. Тхоржевский много лет спустя, в 1951 году, писал: «Заключение займа было всецело личной заслугой Витте». Именно С. Ю. Витте до самого конца дергал за все ниточки, обмениваясь регулярно шифрованными телеграммами с Э. Нецлиным — главой синдиката банкиров, размещавшего бумаги займа на бирже и среди публики непосредственно. «Я на дежурствах немало возился с этим специальным и трудным шифром… Все, что говорит Витте об этом в своих мемуарах, сущая правда; сам Коковцов при жизни Витте никогда этого не оспаривал. Кроме того, я хорошо помню, как сменивший Витте Горемыкин в первый же день сказал мне: „Государь еле выносил Витте, терпел только потому, что без него не достали бы денег. А теперь больше не может“» 245.
Заем получился почти целиком антантовским — немцы, американцы и итальянцы в нем не участвовали. 1 млрд 200 млн франков взяла на себя Франция, 330 млн — Англия, 165 млн — Австро-Венгрия, 55 млн — Голландия и 500 млн — Россия. Очень высокой, прямо-таки непосильной, оказалась квота русских участников синдиката. С российской стороны в синдикат банков вошли Санкт-Петербургский учетный и ссудный (председатель совета Я. И. Утин) и Санкт-Петербургский международный коммерческий банки (председатель совета А. И. Вышнеградский).
Из общей нарицательной
Русская доля займа из синдикатского портфеля перекочевала не в руки частных инвесторов, а на счета специальных капиталов Государственного банка. Несмотря на высокий нарицательный процент, значительно превышавший тот, что начисляли по депозитам коммерческие банки, не говоря уже о Государственном, и выгодный эмиссионный курс, в России нашлось мало желающих купить его облигации 247.
Увеличение размеров русского государственного долга и изменение его характера (из производительного он делался потребительским) наводили экономистов на грустные мысли: «Государственный долг не страшен тогда, когда он идет на производительные цели, когда те предприятия, которые учреждены на занятые деньги, окупают, по крайней мере, процент по занятому капиталу. Но если миллиарды сжигаются в огне политического безрассудства, если занятые деньги идут на питание внутренних и внешних авантюр — то мы получаем кредит для потребления, а он, при огромных размерах, всегда похож на мертвую петлю: ее диаметральное измерение может быть значительным, но ее развитие всегда идет в сторону сокращения… В такой петле барахталась Италия, в таких петлях погибло величие некоторых других держав» 248.
Завершив дела по займу, С. Ю. Витте сделал то, что давно собирался, — подал в отставку. О том, как это произошло, рассказал очевидец — граф И. И. Толстой. «Не поручусь за точность моей памяти, но думаю, что случилось это 18 апреля. Я явился в тот день, по обыкновению, одним из первых на очередное заседание Совета министров. Витте открыл дверь своего кабинета и, увидев меня, позвал к себе». Закрыв за собой дверь и пригласив графа присесть, он после нескольких вступительных слов прочел ему черновик своего прошения об отставке. Среди аргументов в пользу этого решения были и выполнение взятых им на себя обязательств по заключению займа и созыву Думы, и серьезное несогласие с действиями П. Н. Дурново, из-за которого состав Государственной думы «представляется ему опасным для ближайшего будущего» 249. После заседания С. Ю. Витте объявил решение уйти в отставку перед всем кабинетом, предупредив, что оно бесповоротно. «Государь знает, что я не могу принять на себя ответственность за все меры, которые принимались за последнее время, а кроме того, я серьезно нездоров, не сплю уже давно по ночам, не в состоянии сосредоточиться» 250.
21 апреля С. Ю. Витте провел последнее заседание правительства. Он поставил присутствующих в известность, что отставка его принята, после чего в присутствии П. Н. Дурново, которого он специально просил быть, огласил свое письмо императору, где о нем, П. Н. Дурново, говорились неприятные вещи. Министр внутренних дел сохранял полное спокойствие. На И. И. Толстого оно произвело такое впечатление, как будто содержание письма ему уже известно. 24 апреля теперь уже бывший премьер-министр угощал у себя дома весь состав своего кабинета великолепным обедом, роскошно сервированным, на который присутствующие были приглашены в сюртуках, а не во фраках.
За шестимесячную службу главой правительства С. Ю. Витте был щедро награжден. При «всемилостивейшем рескрипте» он получил орден Александра Невского вместе с бриллиантами в обход статута этого ордена — сперва полагался сам орден и лишь спустя некоторое время бриллианты к нему.
Глава шестая
КОНСЕРВАТОР В ЛУЧШЕМ ЗНАЧЕНИИ ЭТОГО СЛОВА
В мае 1906 года, поприсутствовав на открытии Государственной думы, граф С. Ю. Витте вместе с женой отправился за границу отдыхать и поправлять всерьез расстроенное здоровье. Вернулся он в Петербург только в ноябре 1906 года и сразу же включился в светскую жизнь — званые приемы, визиты, рауты в посольствах. Тогда же ему пришлось вновь заняться делом, начатым еще в 1899 году. Речь идет о сооружении памятника Александру III.