Витя Коробков - пионер, партизан
Шрифт:
Наконец Володя, смягчившись, протянул:
— Что ж я тебя зря…
— Что зря?
— Да побил-то.
Витя рассмеялся.
— Да нет, пожалуй, не зря. По крайней мере сразу увидали, кто за кого. Пошли поговорим.
Они долго бродили по городу. Витя рассказывал Володе, как они с Васей разбрасывали на шоссе колючки, как он ходил выбирать место для тайника и встретился со Славкой, какой замечательный наблюдательный пункт у Шурки. Только про дядю Колю он ничего не сказал.
Потом они долго провожали друг друга и расстались друзьями, договорившись встретиться и постараться
ЛЕРМОНТОВСКАЯ, 14
Витя тяжело переживал гибель Слепова. Не стало не только друга и наставника — со смертью художника исчезла надежда на связь с подпольщиками, с партизанами. Первое время неотложные дела отвлекали его от грустных дум. В доме жил разведчик Козлов. Это было большим риском и тайной. Витя гордился доверием разведчика и с особым старанием выполнял малейшие его просьбы. Но вот Козлов исчез так же таинственно, как и появился, и снова Витя оказался в стороне от скрытой борьбы, которую вели взрослые.
О том, что отец участвует в этой борьбе, Витя теперь не сомневался, но он убедился, что Михаил Иванович из осторожности ничего ему не откроет и поручений давать не станет.
Витя снова и снова горестно вспоминал Слепова. Перебирая в памяти беседы и встречи с художником, пытался найти нить, которая привела бы к «настоящим людям» — так он мысленно называл подпольщиков и партизан. И все чаще рядом со Слеповым вставала в его думах Нина Михайловна Листовничая. Ведь именно ее посещение мастерской открыло Вите секрет «жестянщика», подсказало, что мастерская — не что иное, как тайная явка патриотов. Он представил себе эту высокую, полную женщину с резковатыми чертами лица и требовательными глазами и еще более уверился, что приходила она к Слепову не случайно. Не может быть, чтобы Нина Михайловна, которая всю жизнь растила и воспитывала детей, осталась безучастной сейчас, когда над этими детьми, над Родиной нависла такая страшная опасность. Конечно, она знает и о партизанах и о подпольщиках, конечно, помогает им.
Два дня Витя с утра до обеда и с обеда до вечера кружил в районе базарной площади, где жила Листовничая. К концу третьего дня они, наконец, встретились.
— Витя! — Нина Михайловна окликнула его как старого знакомого. — Что же ты не заходишь? Нехорошо забывать друзей.
Они сели на скамейку в сквере, и Витя рассказал то, что знал о последних часах жизни Василия Акимовича.
Тусклое небо низко висело над темным, неподвижным морем. Оттуда медленно полз белесый туман. С изуродованных осколками мокрых ветвей акаций падали тяжелые мутные капли. Витя не замечал, что и лицо его стало мокрым от горьких, не приносящих облегчения слез.
Листовничая не утешала. Она только взяла в мягкие, теплые ладони его вздрагивающие руки, крепко сжала их.
Немного посидели молча. Потом Нина Михайловна тихонько сказала:
— Ты, Витя, заходи ко мне.
— Вы мне говорили, я помню, — кивнул Витя. Они условились, что он придет в последнее воскресенье месяца.
Точно в назначенное время Витя стоял у дома номер четырнадцать по Лермонтовской улице. Несколько секунд собирался с духом, потом прошел во двор и постучал во вторую от
Открыла незнакомая круглолицая женщина в цветастом переднике, какие носят домашние хозяйки.
Спросив у Вити, кто он такой и что ему нужно, она провела его в комнату и вышла в кухню.
— Хорошо, Маруся, — послышался оттуда голос Листовничей, — Сейчас выйду.
Витя с любопытством огляделся. Кроме него, в комнате были еще мужчина и женщина. В мужчине, худощавом, скуластом, Витя узнал бухгалтера Самарина. Его дочь Люба была у них в пятом классе пионервожатой. Самарин посмотрел на мальчика сквозь очки прищуренными глазами и продолжал разговор с сидевшей рядом Александрой Васильевной Богдановой. Богданову Витя тоже знал. Она была врачом городской поликлиники. Витя поздоровался, сел на табуретку у двери.
Вошла Листовничая. Она кивнула Вите и заговорила с Богдановой и Самариным:
— Ну вот, друзья. Все устроилось как нельзя лучше. Десятки адресов. Все наши сомнения оказались напрасными.
Самарин преобразился. Угрюмое лицо просияло, глаза под очками заискрились. Он встал и, в волнении пройдясь по комнате, сильно потряс руку Нине Михайловне.
— Поздравляю, Нина Михайловна, — с торжественными нотками в голосе сказал он. — Начинается настоящее дело.
— Ну, что вы, что вы, — быстро ответила Листовничая. — Что мы делаем? Самое малое.
— Надо бы обсудить некоторые детали, — Самарин искоса взглянул на Витю.
— Сейчас обсудим, — сказала Листовничая. — Вот только потолкую недолго с товарищем.
Она, улыбаясь, подозвала смутившегося Витю, ласково обняла за плечи, усадила на диван.
— Ну, расскажи, как твои дела? Друзья у тебя есть? Или всех растерял?
Витя рассказал, что друзей у него теперь двое — Славка Ручкин и Володя Житков. Да еще Шурик Воробьев. Он хоть и маленький, а тоже боевой парень.
— Шурик — это сын тети Маши, — обернулась Нина Михайловна к Самарину и Богдановой.
Поговорили еще о домашних делах, погоревали, что ребятам нечем заняться, — бегают беспризорными, не учатся, а время уходит. Листовничая пожалела, что не удалось эвакуировать всех детей.
— А с кем это ты на днях на Карантин ходил? Чумазый такой, оборванный? — спросил она.
Витя удивился: «Откуда она знает?»
— Это Славка, Нина Михайловна. Помните, детский сад отправляли — он тоже помогал. Он сейчас сиротой стал.
Листовничая вздохнула:.
— Тысячи детей война осиротила. На Большой земле их в обиду не дадут, а здесь… Крепко нам надо друг за друга держаться, не бросать товарищей в беде…
Витя понимал, что стесняет Самарина и Богданову, и скоро поднялся:
— Я пойду, Нина Михайловна…
Листовничая проводила его до дверей и, уже прощаясь, спохватилась:
— Погоди, Витя. У меня к тебе просьба. — Она вернулась в комнату и вышла оттуда с небольшим будильником в руках. — Остановился. А без него — как без рук. Отдай по пути в починку. Только сейчас же.
— Есть, Нина Михайловна! Как раз напротив нас часовая мастерская.
— Нет, — остановила его Листовничая. — Там дороже возьмут, а у меня доходы невелики. Лучше знакомому отдать. Знаешь улицу Циолковского?