Витязь на распутье
Шрифт:
Дальше слушать я не стал, перебив на полуслове, и ехидно поинтересовался, неужто сам Федор так легко, без малейшего сопротивления, отрекся бы от Христа и сменял бы его, ну, скажем, на Магомета.
Царевич вытаращил на меня глаза, возмущенно завопил, что это совсем другое, ибо у него истинная вера. Но я не дал ему углубиться в доказательства ее истинности, пояснив, что для того, кто верит, причем вне зависимости в кого именно, его вера всегда истинна, и просто так, вдруг, он ее менять не станет, во всяком случае, добровольно. Следовательно, придется их примучивать, для чего митрополиту и нужны наши
– Но ежели во благо… – робко протянул Федор.
– Одно дело – защищать свою веру, но совсем другое – насильно заставлять отречься от своей. Да и у меня гвардейцы, а не палачи, чтоб огнем и мечом…
– Мыслю, не дойдет до смертоубийства, – перебил Годунов. – Владыка сказывал, что зыряне – народец тихий.
– А речь не про них, – уточнил я, – а про их богов. Пока в них верят – они живые. Их капище и есть церковь, их деревянные изваяния – это наши деревянные иконы с ликами святых, а ты предлагаешь, чтоб ратники…
– Дак мы их просветим, кому должно молиться. Просветим, и они сами узреют истину.
– Вот пусть его люди и просвещают, но мирно и без нас, – отрезал я, – ибо сжечь не значит опровергнуть, как сказал один монах.
– Мона-ах, – удивленно воззрился на меня Годунов.
– Монах, – подтвердил я. – Его звали Джордано Бруно. Он был сожжен по приговору католической церкви не далее как пять лет назад. А что до истины, то ей надлежит сиять собственным светом и не подобает просвещать умы пламенем костров. И запомни: даже в мое отсутствие никогда не давай на такие цели ни одного ратника. Более того, ты должен не разрушать, но защищать местные капища от чрезмерно ретивых дураков, потому что ты – правитель и твоя главная цель – благополучие твоих подданных, а уж в кого они верят – дело десятое. Пойми, что…
– Да понял я все, понял! – взмолился Федор, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Я внимательно посмотрел на него и вспомнил: «Любава». Вон куда парень рвется, да как – чуть ли не взбрыкивает. Ладно, потом договорим, и, с улыбкой глядя на царевича, я поинтересовался:
– Сдается мне, ты ныне собирался кое-куда заглянуть и кое-кого повидать.
– Да я… – замялся Федор. – Оно, конечно, и с тобой словцом перемолвиться жаждется, токмо мыслю, притомился ты с дороги, а…
– Да ты прямо как казанский владыка, – засмеялся я. – Тот тоже меня спать отправлял. Давай уж, беги, чего там. А нам с тобой и завтра поутру можно все решить.
Я даже договорить не успел, как он сорвался с места, рванувшись куда-то в сторону двери, ведущей на женскую половину. Оставалось только пожелать ему вслед доброй ночи, что я и сделал. Спокойной не стал – все равно не сбудется, да и ему самому такая ночь навряд ли бы понравилась. Сам же я подался в терем по соседству, который Федор распорядился выстроить для меня.
Благоухало в нем – не передать словами, но преимущественно сосной от стен и липой от столов с лавками. Мм, какая прелесть! С детства обожаю запах свежеструганой древесины.
Правда, в отличие от годуновских хором, с мебелью было не ахти, за исключением солидного стеллажа, который отгрохали в одном из помещений по настоянию Яхонтова – не забыл Еловик нашу с ним классификацию челобитных. В остальном же скудно – ни тебе шифоньера, ни захудалого зеркальца на стене, так
Правда, главное имелось – лавки, столы, да и спать предстояло не на полу, а прочее… Пожалуй, даже хорошо, что больше ничего – смогу заказать на свой вкус и разместить там, где надо. Придя к такому оптимистичному выводу, я, уже лежа в постели, быстренько прикинул, что первым делом завтра выясню у Федора, что им сделано, после чего засучу рукава и…
Додумать не успел – уж больно слипались глаза, и я, еще раз с наслаждением вдохнув приятный запах сосны и липы, погрузился в сон.
Но разговора поутру не получилось…
Глава 6
Отдыхать приехал? А ну за работу!
Краткий допрос, учиненный мною на следующий день, показал, что Федор за месяц с лишним своего пребывания в Костроме практически ничего не сделал. Разве что озаботился размещением ратных людей да подьячих, которых мы привезли, и мастеровых, включая иноземцев.
Вот, пожалуй, и все, если не считать двух теремов, которые отгрохали по его повелению. Особо царевич напирал на то, что он сделал все, чтобы закончить строительство к концу августа и переехать на Симеона-столпника [33] . Дескать, по всем приметам, переезд именно в этот день сулит благоприятное проживание. Не позабыл он и про то, чтоб при закладке теремов под разные углы заложили деньги – для богатства, шерсть – для тепла и ладан – для святости.
В остальном же…
33
1 сентября.
– Не до того было, – честно покаялся Годунов. – Уж больно за тебя с сестрицей душа болела – нет и нет вас. Я и молебны во здравие заказывал, и сам кажную обедню свечки ставил и Николаю-угоднику, и… – Он прервался, чтобы в очередной раз деликатно зевнуть в ладошку, и хотел было продолжить, но я не дал.
– Пока не выспишься, разговор вести ни к чему, – отрезал я.
– Да я спал! – возмутился он и… вновь зевнул.
– Вижу, – кивнул я. – Даже могу сказать сколько – наверное, аж целый час, да? Или два? – И великодушно махнул рукой, на ходу меняя свои планы. – Ладно, до обеда время у тебя есть – отдохни как следует да выспись, а я пока что все спокойно огляжу, оценю, прикину.
– Не обидишься? – виновато спросил Годунов.
– Некогда мне такими глупостями заниматься, – проворчал я. – К тому же надо повидать кое-кого из старых знакомых, так что давай дуй в опочивальню. – Причем, расщедрившись и прикинув, что управлюсь нескоро, добавил ему времени аж до вечера, но предупредил, что после ужина пусть на отдых не рассчитывает, поскольку надо о многом переговорить.
– А я хотел… с Ксюшей опосля трапезы потолковать, – опечалился Федор.
Я сердито засопел, хотя чему удивляться – уж так устроен человек. Даешь с лихвой, а он все равно вопит, что мало. Пришлось говорить в открытую, как мужик с мужиком. Мол, если и впрямь хочется поговорить с сестрой, то у него для этого имеется целый день, ну полдня, учитывая сон, а если потолковать с кем иным, то тут извини-подвинься.