Витязь. Замок людоеда
Шрифт:
Так что я нацепил маску спесивости и потопал по лестнице, задирая нос настолько высоко, как только мог себе позволить, чтоб не навернуться со ступенек. Кстати, видимо, для этого свита и нужна. Чтобы подхватить сеньора, когда он оступится.
Подействовало. Храмовники, как бы не нарочно стоявшие у нас на пути, молча расступились, давая дорогу.
Похоже, не врали ни слуга, ни лекарь — Конрада фон Ритца действительно знобило. Накрытый до подбородка меховым одеялом, так что видно было только бледное лицо, фогт лежал на топчане рядом с камином
— Прошу прощения, господа, что не поднимаюсь вам навстречу… — произнес он негромко, высвобождая из мехов руку и делая приглашающий жест. — Присаживайтесь, где пожелаете. Не обязательно рядом. Понимаю, жар от камина летом приятен только больным или раненым.
Глаза храмовника неестественно блестели. Видимо, лекарь влил в фогта какое-то обезболивающее зелье. На спирту. А может, показалось, и это всего лишь отблески пламени.
— Но вы же не о моем самочувствии пришли осведомиться, — продолжил фогт.
— Я-то как раз именно за этим, — прогудел Борн из Берлина. — И тепло тоже люблю.
Потом подтащил тяжелый стул поближе к ложу и уселся с таким видом, словно собирался поселиться здесь, при этом бесцеремонно толкнув фон Ритца в бок.
— Конрад, дружище… Если ты не обратил внимания, то уже утро. Вели потушить свечи и раздвинуть шторы. А то все эти воскурения и благовония напоминают будуар, а не комнату рыцаря. Хоть и храмовника.
Говорил он по-прежнему в полный голос, так что командору не пришлось повторять. Несколько молодых парней, незаметных в своих темных одеяниях, выскользнули из укромных мест и занялись светильниками и окнами.
— Что твой Абдурахман говорит? — продолжил расспросы бранденбуржец. — Скоро в седло?
Мы с Лисом вели себя скромнее. Хотя по логике, именно нам сейчас принадлежало право голоса. Как победителям. Выбрали места у стенки, чтоб за спиной никто не маячил. Да и то уселся только я. Капитан продолжал стоять.
— О моем здоровье позже, — остановил Борна фогт. — Сперва обговорим условия выкупа.
После того, как крестоносец окончательно осознал, что душа его, по крайней мере в данный момент, в безопасности, спесивости и самоуверенности в нем стало гораздо больше. Несмотря на проигранный поединок и достаточно серьезное ранение, фон Ритц прямо-таки раздувался от собственной важности. Еще бы — он тут целый командор ордена, а я, в его глазах, не пойми кто в медвежьей шкуре… Если так и дальше пойдет, то не я ему — он мне условия ставить начнет.
Значит, будем сбивать спесь. Пока не приросла.
Видя, что крестоносец ожидает ответа, я изобразил на лице полное равнодушие и с ленцой принялся разглядывать апартаменты. Надо заметить, убранные с полнейшей безвкусицей. Поскольку, как я прикинул, обстановка преследовала одну-единственную цель — продемонстрировать храбрость и удачливость хозяина. В битве и на охоте. Из-за чего интерьер перегрузили разнообразным металлоломом в виде щитов и оружия. А на свободное место натыкали чучела звериных голов. Рогатых и клыкастых…
— Маркграф Айзенштайн, я к вам обращаюсь! — фогт повысил голос. — Вы готовы назвать цену?
— Что деньги… — пожал я плечами. — Тлен и прах… Пустяк, в сравнении с честью и достоинством. Ибо сказано: «скорее верблюд пролезет сквозь игольное ушко, чем богач попадет в царствие небесное».
Ответ можно было расценивать и как обычное философствование, и как намек. Пусть храмовник еще немного помучается в неведении.
— Если вы рассчитываете, что победив меня, стали владельцем замка, маркграф, — нервно заерзал на лежанке фон Ритц, — то вынужден разочаровать вас. Я не обычный дворянин, и Розиттен не моя собственность. Это замок Тевтонского ордена. И чтобы стать его хозяином, даже убить фогта мало, не то что пленить. Вам придется сразиться с каждым храмовником. А сейчас только в Розиттен больше тринадцати полноправных братьев!
Угрожаем, значит? Тонкий намек на толстые обстоятельства. Типа осади, а то нарвешься.
Я сделал вид, что вынырнул из глубокой задумчивости.
— Поверь, Конрад, когда целью будет всего лишь замок, то пара дюжин крестоносцев меня уж точно не остановит. Но я, несмотря ни на что, не за этим в Розиттен пришел. И на поединок тебя вызвал всего лишь для откровенности. Ведь по-другому ты бы никогда правды не открыл. А маскарад — всего лишь хитрость. К чему лишняя кровь? Да и веселее. Не так ли?
— Это точно… — проворчал рыцарь. — Шутка тебе удалась. Даже я поверил.
— Я что-то пропустил? — оживился бранденбургский рыцарь.
— После… — остановил его фогт. — Я все же хочу понять: зачем фон Айзенштайн напал на нас. Ведь сначала вы перебили стражу, поединок был потом.
— Только связали, — вместо меня ответил Лис. — И кнехты, и рыцари — почти все живы. Кроме тех двоих, что погибли вначале. Но они не стоили своего содержания. Можете мне поверить.
Я выдержал небольшую паузу и ответил на главный вопрос. Вряд ли фон Ритца всерьез занимала участь погибших стражников.
— За справедливостью, фогт. И чтоб отомстить за попранную честь. Законы рыцарства позволяют тому, кто сам не может сражаться, нанимать защитника. А судьба Юранда из Спыхова показала, что призвать к ответу крестоносца можно только в том случае, если сумеешь его поймать.
— Что?! — храмовник приподнялся. — Ты снова говоришь о какой-то невесте? Я думал, мы все уже выяснили. Или тебе недостаточно моего слова?
— Почти… Проблема в том, Конрад фон Ритц, что твое слово сейчас стоит против слова человека, которому я доверяю немножко больше.
— Это оскорбление!
— Полно, герр фогт! — я встал и шагнул к нему. — Не надо пытаться проделать старый трюк. Который уже один раз избавил замок от осмотра людьми князя Витовта.
Рыцарь посмотрел сперва на нас с Лисом, а потом на Борна с таким недоумением, что в моей душе опять заворочалось сомнение.
— Люди Витовта в замке Розиттен? Когда? Без моего ведома? — он оглянулся, словно искал взглядом того, кто мог бы ему ответить.
— Хочешь сказать, — я начинал потихоньку закипать. Терпеть ненавижу ощущать себя болваном, выставленным для общего посмешища. — Хочешь сказать, что этой зимой княжьи дружинники не искали здесь невесту лекаря из Янополя? Ту самую девушку, о которой теперь спрашиваю и я?