Витязи из Наркомпроса

Белоусов Валерий Иванович

— А что — крестов? Наш хлеб. Сами его ростили, сами продадим, за сколько хотим! И ваши комиссары нам не указ…

— Какие еще комиссары?! — оторопел Бекренев.

— Какие-какие… Вестимо, продовольственные! Которые с карательными казачьими отрядами по деревням разъезжали. Револьвер-мордобой-глотка. Их иначе еще «жопосеками» называли. (Подлинное название) Ну, а потом-то, да… Как мы вас, белую кость, пинками опрокинули, вот тут и настоящие комиссары образовались, красные, без подмесу… Да с тем же самым, только с другого конца. Глотка-мордобой-револьвер…

— Точнее, Наркомпрод-Продармия-продотряды…, — добавила исторически подкованная Наташа.

— И еще комбед…, — добавил Филя, как более разбирающийся в сельских

реалиях.

— Вот-вот… Которые этими продотрядами из всякой деревенской рвани и пьяни и создавались! И драли комбедовцы прямо с ног у мужика годные портки, бросая ему на сменку свою обоссаную рванину Отберут хлеб, собранный тяжким трудом, ссыпят в кучи — и сгноят!

— Терпеливый же вы, батька, народ, крестьяне…

— Как же не терпеливый? Христос терпел, и нам велел… Но вот когда комбедовцы начали озоровать: брать не только излишки, а выгребать всё под чистую, не оставляя даже на посев, да над людьми измываться… вот тогда мы и поднялись! Армиями воевали… В Малороссии была крестьянская армия одна, а в Тамбовской губернии так целых две… Да уж поздно было…

— Да это и понятно, вояки из мужиков — никакие. — усмехнулся бывший поручик. — Пока власти посылают маломощные отряды, их бьют и разоружают. Но как только прибывают дисциплинированные регулярные части, то… сеятели и хранители мигом налаживают по хатам! Да и в случае победы: малость пограбили, да в закут.

— Это правда ваша… Ну, а как коммуняки оружие из сел повыкачивали… Тут уж совсем началось, в словах не опишешь! Так вот, то, что этот чин на людях катается, это для меня не в новинку… Чудно мне, старику, то, что сие вам в диковинку!

— Вы свой историко-теоретический спор уже закончили? Осудили все аграрные преступления коммунистов? — вежливо поинтересовался меж тем уже сошедший с подножки вагонетки человек в военной форме, впрочем, без знаков различия, с умным и интеллигентным московским лицом, в круглых металлических очках. — Если да, то теперь же готов вас лично проводить до самого Барашева! Вы ведь туда спешили, верно? Моя фамилия, э-э-э… Сванидзе…

— Правда? — всплеснул руками Бекренев. — Очень оригинально. Обычно ваша отважная чекистская пиздобратия представляется как-нибудь иначе, например: Иванов Иван Иванович…

— Абсолютно верно! — тонко улыбнулся товарищ Сванидзе. — Но мы представляемся так только тем, кто о наших подлинных именах потом кому-нибудь сможет рассказать!

Глава двадцать первая

«Шли Дроздовцы твердым шагом, враг под натиском бежал…»

0.

Шагая рядом со своими долгожданными гостями, встрече с которыми он был несказанно рад, Николай Иванович в глубине души искренне удивлялся, отчего те наотрез отказались прокатиться на влекомой заключенными да! довольно уродливой, на его взгляд, но всё же повозке? Ведь это же живая античность: подобный рельсово-рабский транспорт широко использовался в Риме времен Империи. Например, в Сибарисе, родине ночного горшка и подогреваемых мраморных сидений. Просто следовало бы попробовать из чувства чистого любопытства — ведь такую экзотику, как рикша, можно увидать ныне только в далеком гоминьдановском Китае. Да и то не везде, безумные националисты отвергают этот вид транспорта, как унижающий человеческое достоинство. Странно, но Николай Иванович, быстро катя по чугунным рельсам, отлитым еще при проклятом царизме, себя униженным ни капельки не чувствовал.

Но, пусть! Пройтись, дыша настоеном на хвое воздухе, так не похожим на московский чад и смог, одно удовольствие. Тем более, что неторопливая ходьба, при которой работают более шестидесяти процентов групп мышц, благотворно влияет на сердечно-сосудистую систему.

А здоровье своё Николай Иванович ценил и берег, полагая, что он доживет до ста лет… совершенно напрасно полагая, добавим мы. Вот так задумаешь что-то,

напланируешь, а тут и бац!

Смешно, право слово… Ходишь иной раз под руку со своей собственной смертью, а наивно полагаешь, что ты — повелитель мира… Скромнее надо быть, граждане большевики-ленинцы.

Между тем товарищ Сванидзе, чуть кривя в презрительной усмешке полные губы, неторопливо, проникновенным голосом, вещал о неизбежно грядущем счастье в отдельно взятом маленьком коллективе:

— Вот, Наталья Юрьевна… Ведь вы же Юрьевна, правда? Право, не понимаю, чем вам ваше прежнее, вполне законное отчество, Израилевна, не любо… Впрочем, на вкус и цвет все чернильные карандаши разные. Хотите быть Юрьевной, по вашему деду — так будьте, это не преступление…

— Моего отца звали Юрием. — мервея губами, произнесла Наташа. — Он был учителем, земским деятелем. Умер от тифа. Мы с мамой голодали, и вот она, чтобы спасти мне жизнь, вышла замуж за него… Израилевича…

А, тогда понятно… — протянул Сванидзе. Вот откуда в вас эта странная упертость, чисто русская… Но это тоже не преступление! А вот оставаться вам в вашей прежней должности, это как раз преступление и есть! Ну скажите мне на милость, какой из вас государственный инспектор? Да даже и инспектор Наркомпроса?! Вы, извините, тряпка и сюся… Увидели пару ну совершенно нетипичных недостатков, и начали в своей прелестной головке выстраивать целую систему, подобно как палеонтолог по единственной косточке воображает не только устройство доисторического ящера, но и то, как тот жил да чем он питался. Право слово, это смешно! Вы, я уверен, уж измыслили себе здесь сущий ад! А на самом деле, наша Система есть государственное, ежели хотите, казенное учреждение. Выполняющее важнейшую государственную функцию. Вот, скажем, есть в человеческом организме моче-выделительная система. Фу… Пахнет нехорошо, органы оной системы в приличном обществе не только не демонстрируют, а даже и вслух не упоминают! И это правильно. Но! Попробуйте-ка без этих органов прожить хоть денек. И не пытайтесь, ничего не получится. Погибнет ваш прекрасный организм от внутреннего отравления. Вот и мы: Рыцари Революции… да, Рыцари без сияющих белизной доспехов! Нам, скорее, подошли бы прорезиненные фартуки ассенизаторов. Потому что мы имеем дело с человеческими отбросами… Увы, иного народа для вас у нас нет. Русские поголовно все пьяницы, воры, убийцы, насильники — из них мы выковываем нового коммунистического человека. Разумеется, что-то летит в окалину. Лес рубят, щепки летят… Но ведь мы работаем! Мы делаем этот мир лучше, возясь со всякой мразью тут, чтобы вы никогда не сталкивались с нею там, в вашей красной-прекрасной Столице! Вы согласны со мной?

— Да. — мертвым голосом отвечала ему девушка.

Ни её тон, ни краткий ответ Сванидзе категорически не понравился. Было бы лучше, если бы она сейчас начала возмущаться и спорить… Но что делать, вздохнул про себя Николай Иванович. Эта шикса ему сейчас нужна. Азохан вей, всего-то на два-три дня! Чтобы вонь перед Главной Акцией не поднималась. А уж потом он лично возьмет в руки плётку, и… Слова — «и выместит на ней своё половое бессилие», Сванидзе не произнес даже и про себя. В конце-концов, у всех есть свои маленькие слабости? Нет, грамотно, квалифицированно написанный отчет о командировке этой дуры ему очень нужен. Придется работать с тем, что есть…

— Так помогите же нам! — прижав свои холеные руки к узкой интеллигентской груди, страстно сказал он. — Помогите нам как советский патриот, как комсомолка! А мы поможем вам: вы избавитесь от своей постылой, бумажной службы, и вы поедете… Например, на Крайний Север! Туда, куда стремятся тысячи энтузиастов! Где возводятся прекрасные голубые города мечты…

— Вроде Потьмы…, — мечтательно произнесла Наталья. — С такими изящными, коваными узорными уличными лавочками, и магазинами, полными шоколадных конфет… и с такими уютными детскими приютами.