Виза в позавчера
Шрифт:
Он был не такой, как другие, этот Нефедов. Словам других она не верила ни на грош, а тому, что сказал бы он,- да, поверила бы. Но он все время молчал. Только то и дело забывал про кино и смотрел на Люську, пока она не напускала на себя сердитость.
Ее смена кончилась. На четырехчасовой сеанс проверяла билеты Фаина Семеновна. Люська вышла вместе с Нефедовым. У выхода ее тронул за локоть директор.
– Зайди ко мне,- тихо сказал он.
– Зачем?
– Дело есть!
Люськина рука лежала на костыле Нефедова, и солдат сжимал ей пальцы.
Фаина Семеновна, мимо которой она прошла, покачала головой и сделала большие глаза. Директор пропустил Люську в кабинет, закурил, красиво пускал дым, молчал. Она ждала, сложив руки на груди. Он прикрыл дверь, усмехнулся.
– Не бойсь, запирать не буду.
– И не боюсь.
– Давно этим занимаешься?
– Чем?- не поняла она.
– Не прикидывайся, я ведь по-хорошему. Пропускаешь, а деньги в карман. Все вы одинаковые.
Она молчала.
– Хорошо, что не отпираешься. Я все видел. Стоял сзади и видел.
Директор поднялся из-за стола, протопал из угла в угол кабинета, почти задев Люську плечом.
– Ну, провела,- сказала она.- И что же?..
– Государство обманываешь, не меня, Люся Немец,- сухо заметил он.Товарища Сталина обманываешь. А еще с рекомендацией от Епишкина. И в зале сидишь, уходишь с поста. Я ведь не раз указывал... Делиться когда будешь? Половину надо отдавать. Я ведь не для себя - для Проката.
– Не брала я денег!
Удерживаться, чтобы не плакать, Люська училась с детства. И хотя это не всегда получалось, на этот раз она не заплакала. Это было бы совсем ни к чему.
– Садись,- приказал директор, вдруг все решив.- На мое место садись.
Она послушно села в кресло. В нем свободно могла уместиться еще такая же девчонка, как она. Он подошел сзади, погладил ее по шее, потом рука его скользнула ей на грудь. Она вскочила, отбежала.
– Значит, не хочешь у нас работать? Противишься руководству. Ладно! Стало быть, вынь в правом ящике бумагу. Пиши! Так пиши: "Директору кинотеатра "Аврора"". Написала?.. Пиши дальше: "Заявление. Прошу меня уволить по собственному желанию". Так... теперь ставь подпись. Можешь жаловаться в Прокат, но не советую.
– Подумаешь, даже лучше!
Люська облизала палец, вымазанный в чернилах, повела плечом и вышла, не попрощавшись.
Тротуар был скользкий. Она поежилась от белых хлопьев, нехотя падающих на нее. Шел первый снег в эту осень. Нефедов терпеливо стоял у афиши, опершись о костыль, ждал ее.
– Уволили,- сказала Люська.
Он взял ее руку, держал и молчал. Ему хотелось ее утешить, помочь ей, но он не знал, как это сделать. Хотел снять ватник, чтобы укрыть ее от снега, и застеснялся.
– Знаешь чего?- сказал Нефедов.- Айда в госпиталь...
– Зачем?
– Там тепло.
– Ты вообще-то из какой палаты?
– Из седьмой я...
– Из седьмой? Туда я не хожу. Я только к тяжелым, которые не могут вставать. А ты выздоравливающий...
– Пойдем к нам. Главврача я упрошу - он тебя санитаркой возьмет. Целый день будем видеться.
– Чудак ты, Нефедов!- она ласково на него посмотрела.- Да если санитаркой пойду, ко мне целыми ротами приставать будут, а ты будешь смотреть.
– Пускай только попробуют! Я костылем так врежу, что враз отвяжутся.
– Как будто у них своих костылей нет... Ну, ладно, мне домой пора, мать с ума сойдет.
Люське хотелось остаться одной. Она дрожала - то ли от холода и сырости, то ли от усталости.
– А завтра?- спросил он, глядя на нее испуганными глазами.- Завтра придешь? Придешь завтра? ..
Она чуть заметно повела плечами и убежала.
Директор "Авроры" открыл окно, отодвинул занавеску, вдохнул сырой воздух. Два силуэта привлекли его внимание, и он сразу узнал их. На углу, возле входа в его кинотеатр, уволенная билетерша рассталась с одноногим безбилетником.
НЕФEДОВ И НЕФEДОВА
С некоторых пор мать стала присматриваться к Люське внимательнее. Люська чувствовала, что мать ею недовольна. Не бранит ее, конечно, осторожничает, знает ведь, что дочь огрызнется. Но и не так ласкова мать, как прежде. У Олега, так у того все на лице написано, а у Люськи теперь тайны. Видно, что мать расспросить порывается. То и дело очень хочет спросить и о том, и о сем, но удерживается, потому что Люська молчит, и что происходит, не понять.
Люська влюбилась, как же. Вот смеху-то! Ну, допустим. Допустим, влюбилась. Матери, которая уже навоображала в голове с три короба, что тоже понятно, на всякий случай хочется предостеречь, и она говорит как бы нейтрально:
– Смотри, доченька, не наделай глупостей!
– Да о чем ты, ма? Чепуха какая!
Люська заранее знает все, что мать ей скажет. Ну чего она может ей посоветовать?
– Осторожно, Люся, веди себя. Ты еще неопытная, сейчас, знаешь, какие люди стали? Война все человеческое повытравила, а все животное повылезало. Если что, отец мне не простит.
У матери-то все просто было, а тут... Но уж если ты, мать, считаешь, что твоя дочь дурой растет, так раньше надо было беспокоиться. Поезд ушел. Мало ли чего тебе в голову лезет! Теперь дочь, можно считать, взрослая, хоть ты ее и числишь несмышленышем. Раз взрослая, может и личные тайны иметь. И потом, война войной, а жизнь-то проходит, как песок между пальцев.
Хочется матери его увидеть. Можно подумать, она сразу разберется, хороший он или плохой. Зачем ей его видеть, если дочь сама еще не понимает. Настроишься слишком серьезно, а потом поссоримся. Мать обязательно сразу заметит:
– Вот-вот! Предвидела ведь. Так и вышло.
Стало быть, гораздо удобнее, если мать ничего не знает, ведь тогда и предвидеть ей нечего. Сперва Люська сама разберется. Ты спи себе спокойно, дорогой товарищ мать, на улицу вечером по двадцать раз встречать не выбегай. А хочешь попусту нервы тратить - беспокойся на здоровье, если считаешь, что дочь у тебя дебилочка.