Византиец. Ижорский гамбит
Шрифт:
– Пахом Ильич просил передать, казна захвачена, четыре сотни марок.
– Я же говорил, что всё получится, Сбыслав, а ты мне не верил. – Гаврила Алексич так обрадовался услышанному, что опрокинул кубок с медовухой.
– Э-э-э… Пахом Ильич больше ничего не просил передать? – Якунович воровато посмотрел по сторонам, вытирая капли со своих сапог.
– Четыреста марок – это ваша доля. Через пять дней Пахом Ильич будет рад встрече в своём тереме, в Новгороде. – Пелгуй поклонился и вышел.
Не слишком радостное настроение отмечалось и в противоположном лагере. Фаси вновь оказался в доме убитого ижорца и ходил мрачнее тучи. Поход, который должен был принести богатство и славу, обернулся с точностью наоборот. Занятые под безбожный процент марки накрылись медным тазом, армия разгромлена,
– Твой епископ сознательно навязал своего прихвостня. Я ни за что не взял бы его с собой. – Ульф смочил тряпку в воде и приложил её к голове израненного друга.
– Сам в недоумении, но на то воля Господа. Всё за грехи. – Священник сложил ладошки лодочкой и стал читать молитву, слова которой ярл не понимал.
– Я забуду об этом, если Томас возместит ущерб, так и передай ему, я ничего не должен и вообще ничего не было! Никаких упоминаний! Позор скроет это проклятая земля, ноги моей здесь больше не будет.
– Передам, вот только обрадуется ли епископ этому? Тем более что потерян Лоренцо, – пытался напомнить священник, – он очень важен.
– Ах вы твари! Шелудивая свора! Лоренцо потерян (передразнивая), а девять рыцарей, изрубленные на куски? А брат Гунгира? Вон отсюда! – Ульф вскочил в бешенстве.
– Побойся Бо… – Священник выскочил за дверь, спасая свою шкуру.
Отложив шишку, которую он собирался запустить в церковника, Ульф склонился над Гунгиром. Тот раскрыл рот, силясь что-то сказать, и, собрав всю волю в кулак, переборол боль. Ярлу показалось, что он произнёс: «Слушай».
– Там, на шнеке, где Гуннар хранил свои инструменты, за доской с руной я спрятал тысячу марок. Рагнар не нашёл, скорее, Ульф, спаси хоть это. – Гунгир снова потерял сознание.
Ждан ошибся, шнека не дотянула до утра. Вода уже покрывала палубу, и прогнившие, обгоревшие борта судна Гюнтера не выдержали, лопнули, отпуская в последнее плавание мёртвый корабль. Лодка, направленная на спасение остатка казны, замерла в ста саженях от места трагедии. Нева сомкнула свои воды, окончательно похоронив надежду Фаси. Это была последняя точка. Четыреста двадцать свеев и почти столько же раненых возвращались восвояси, оставив за собой братскую могилу и горящий дом ижорского кузнеца.
3. Боярин Пахом Ильич
Александр Ярославович свернул свой лагерь, как только последняя шнека скрылась из вида. Пошёл дождь. Казалось, природа хочет поскорее очистить свою землю от людского безобразия и требовала не мешать ей на этом поприще. Полтора часа периодически затухающего и вновь набирающего силу ливня превратили землю в вязкую кашу. Ижорка вспучилась, и некогда прозрачная вода покрылась всевозможным намытым мусором, утекающим в необъятную Неву. Но стоило пройти пяток вёрст на восток, как о дожде уже ничего не напоминало. Князь был в приподнятом настроении и загадочно улыбался. То, что когда-то про свои божественные откровения поведал оруженосец Пелгуй, а затем новгородский купец Пахом Ильич, настолько увязывалось с признанием Лоренцо, что можно было провести прекрасную комбинацию, рассчитанную на несколько лет вперёд. «Надо посоветоваться с отцом, он более умудрён в подобных делах», – думал про себя Александр. Дружина возвращалась в Городец, и с ехавшим по правую руку Яковом они немного вырвались вперёд от основного войска.
– Зря ты отпустил этого монаха, новгородские бояре не поверят, – прервал размышления князя Яков Полочанин.
– Поверят. Как падёт Псков, сразу поверят. А пока действуем по плану. Торжественный въезд в Новгород, ну а через пару месяцев, позорное бегство. – Ярославович рассмеялся.
– Хихикаешь, а ведь псковчане почти наши люди. Ведь можем спасти же? – Яков нахмурился.
– Что должно быть – то случится. Таков ход событий. Если не сейчас, то через десять лет. Только вместо Твердилы, там будет Пердило. Вольный город князю не нужен, только покорённый или освобождённый. Не это меня беспокоит. Какой интересный человек, этот Пахом Ильич. Всё у него одно за другим идёт, как верёвочкой связано, и из одного следующее вытекает. Яков! Наперегонки, вон до той сосны, пошла! – Князь пришпорил коня, стараясь отвлечься от мыслей, которые рисовали грядущее.
Одна из перспектив, туманно обрисованная Ильичом, – пророчила голодную зиму. Зависимый от поставок продовольствия Новгород вновь оказывался один на один со своим извечным врагом – бескормицей. Выручавшего хлеба с юга можно было не ждать, и это оказалась не проводимая часто соседними княжествами торговая война, всё было гораздо хуже. На разорённую нашествием землю свалился недород, что означало сокращение транзитного хлеба. Но и это не являлось большой проблемой, кабы не торговые контракты новгородских предпринимателей с Северной Европой. Исповедуя принцип: доить пока доится, торгаши вымели бы амбары подчистую. Теоретически защитой от этого являлось повышение пошлины на вывоз, но хлебное лобби Новгорода было настолько сильным, что ни один посадник так и не рискнул это осуществить. Оставался единственный верный способ – это самому возглавить весь процесс. Пахом предлагал централизованную закупку, которая обрубит хвосты многим новгородским спекулянтам, переправляющим зерно свеям. Озимая рожь и яровая пшеница, с огромным трудом выращенные на подвластных территориях, должны были быть скуплены на корню, то есть до сбора урожая. Пахом Ильич мог прокрутить операцию и сам, но у него не хватало людского резерва, которым обладал князь. Семь пудов серебра, десять сотен серпов, пятьдесят железных плугов и столько же борон выставлял купец со своей стороны. От Александра требовался административный ресурс, не бесплатно, конечно. Пройдёт время, пока недовольные бояре, лишившись своей прибыли, соберут вече. Главное, успеть за эти два месяца заполнить амбары. Ну а потом, за вырученные гривны, можно утроить дружину, а там, глядишь, и великий князь Александр – правитель Руси. Но то – в будущем, а в настоящем, не имея сильного войска, нельзя вести своей игры без оглядки на отца. Встанет Ярослав не с той ноги, и уже братец верховодит в Новгороде, а Александр у него на побегушках. То, что орденцы вскоре подойдут к Изборску, князя ни чуточку не волновало. Юный властитель уже мыслил другими масштабами, может, именно тогда у него зародилась идея использовать монгольскую конницу в своих планах. Проще отдать часть собираемых налогов Орде и всегда иметь про запас угрозу вторжения кочевников на западные земли, чем положить остатки дружины в оборонительных боях. Кабы все разом, как говорил Пахом, в прошлом году, под единым командованием, и чтоб за неисполнение приказа – смерть, независимо от родовитости провинившегося, тогда можно было и без Орды. А сейчас время упущено, не в том положении северная Русь.
– Слышишь, Яков! Дела великие нас ожидают. – Александр хлопнул своего ловчего по плечу, который сознательно придержал лошадь, давая князю выиграть короткую гонку.
– У тебя каждый день так начинается, спустись на землю. В поход сходили, половина дружины изранена, без числа душ положили и в два раза больше по дороге схороним, заметь, отменных воев. Коней загубили, а за что?
Яков Полочанин знал Александра с отрочества и мог открыто говорить на неприятные для слуха темы. В отличие от князя, он не разделял военную и экономическую составляющую любой войны. Для него она была едина. И то, что сейчас обошлись малыми, несопоставимыми с возможными будущими потерями, он тоже понимал, но червячок сомнений свербил.
– Всё ты выгоду ищешь, а слава? Вон свею под зад как дали, улепётывал, аж пятки сверкали. – Рассмеялся Ярославович.
– А толку? Ни пленника знатного, ни серебра звонкого. Так и дружину потерять не долго, разбегутся. Савве, вот, гривну пообещал, а где возьмёшь? – Яков бурчал под нос, но больше для порядка, победа – она всегда в радость для воина.
– Будет тебе полон знатный, но не сейчас, чуть позже. А что до гривен, так ты не переживай, как в Новгород прибудем, пир закатим, никого не забуду. Слово даю. – Александр хотел было перекреститься, но передумал, не тот случай.