Византия сражается
Шрифт:
– У нас тоже дела. Давайте нам евреев и пару кацапов. Нам нужна еда. Знаете, сколько мы здесь торчим?
– Вы с кем?
– С Григорьевым.
– Он сражался против нас.
– Теперь он снова за вас.
– Откуда нам было знать?
Настала тишина. Потом донесся шепот. Потом какие-то клятвы. Затем, через несколько мгновений, моряки подошли к поезду, стуча в двери прикладами винтовок: «Все на выход; досмотр, граждане».
Они остановились, добравшись до партийного вагона. Я начал пробиваться туда, но теперь крестьяне сбились еще теснее, пытаясь собрать свои пожитки. Меня отпихнули обратно. Я сумел ухватить один чемодан. Другой пришлось оставить. Я решил вернуться в свое купе по земле. Галош у меня не было. Я провалился в тающий снег. Подмораживало. Мои ботинки и брюки промокли насквозь к тому времени, как я достиг вагона. Я поднимался по ступеням, когда солдат закричал:
– Стой на месте!
Я смотрел на него, улыбаясь:
– Я просто иду в свой вагон, товарищ. Я пытался помочь людям в задних вагонах – там, где стреляли.
Солдат, сохраняя мрачное выражение лица, выслушал меня. Он на мгновение задумался. Я продолжал подниматься в вагон. Он спросил:
– Почему у тебя чемодан?
– Я случайно прихватил его. За меня поручатся мои товарищи.
Я открыл дверь вагона. Охранник передернул затвор на винтовке.
– Подожди, я должен проверить.
– Это глупо.
– Нужно соблюдать осторожность.
Я обрадовался, что при мне оказался чемодан с запасными документами. По крайней мере, они могли засвидетельствовать, что я всего лишь невинный инженер, таким было, если угодно, мое прикрытие для Одессы. На снегу оказалось теперь народу больше, чем во всем Фастове. Я слышал, что крестьянин спросил повстанца, где мы находимся. Около Дмитровки, ответил солдат. Это был городок примерно в пятидесяти верстах от Александрии. Как можно догадаться, мы ехали не прямым путем, хотя, конечно, и приближались к Одессе.
Я обрадовался, что мы еще не достигли территории, управляемой печально известным батькой Махно, который, предположительно, сражался на стороне большевиков, но приобрел дурную славу из-за бесконечных предательств. Он в одиночку едва не разбил националистов под Екатеринославом в ноябре.
Людей Григорьева оказалось немного; они выстроились так, чтобы останавливать любой проходящий поезд. Пассажиры начали утверждать, что над локомотивом висел красный флаг. Гайдамаки уверяли, что просто ошиблись. Националисты тоже не умели действовать честно.
Появился смуглый предводитель нападавших – жирный грубый человек с тяжелыми черными бровями, одетый в темный кафтан с патронташами, подпоясанный красным кушаком, папаху, французские армейские брюки и сапоги. При себе он имел два маузера, разнообразные ножи и, конечно, казачью саблю. Мужчина зловеще помахивал нагайкой. Подобно всем казакам, он знал ценность этого орудия, вызывающего ужас. Им можно было убить. Злодей наслаждался своей властью. Я начал думать, что лучше бы было остаться у чекистов.
Главарь остановился, приблизившись ко мне, – я именно этого и ждал. Он с некоторым интересом осмотрел мою приличную одежду. Брюки промокли до коленей, и на мне все еще оставались капли крови Маруси Кирилловны.
– Что в чемодане? – надменно спросил он. – Золото?
– Конечно, нет. Я здесь по делам партии.
– Из Москвы?
– Из Киева.
– В Москве теперь все жиды. – Он задумчиво поглаживал свою нагайку.
Я кивнул.
– И в Киеве. Вот что мне не нравится. Выходит, мы помогаем жидам. – Он отвернулся от меня с отвращением и, как будто рассчитывая на поддержку, посмотрел на испуганных крестьян. – Куда едете?
– В Одессу… – начал я.
Он снова обернулся ко мне:
– Я с ними говорю. Куда едете?
Крестьяне хором произнесли названия различных городов и поселков. Он сдвинул тяжелые брови.
– Хватит! – Он указал нагайкой на явных евреев, включая двоих в ермолках, и приказал им выйти вперед. Они протолкались сквозь толпу и остановились. Казалось, надежды у них не осталось.
– Все остальные – обратно в вагон, – произнес он.
Я начал снова подниматься по лестнице, но дальше прозвучало: «Не ты!» и «Назад!». Я почувствовал нарастающее раздражение.
– Не стоит этого делать, товарищ.
– Ты чертов большевистский жид.
Двойное оскорбление меня возмутило.
– Моя фамилия – Пятницкий. Я инженер.
– Как тебя зовут на самом деле?
– У меня есть паспорт, – ответил я, положил перед ним чемодан, распахнул его, достал свои запасные документы и протянул их собеседнику.
Он бросил на меня злобный взгляд, и я догадался: он не умел читать. Но поднес бумаги к самому носу, медленно изучая их. Он засунул их в рукав, тщательнее всего рассмотрев фотографию.
– Пятницкий. Это русская фамилия.
– Ничего не могу с этим поделать, товарищ. Я работаю в интересах Украины.
– Помогаешь националистам?
– Мне не важно, как их называют. Я пытаюсь освободить Украину от всех иностранцев.
– Включая жидов?
– Естественно.
– Тогда ты тоже предатель.
– Я не еврей.
– Наверное, среди большевиков ты такой один.
– Могу я вернуться в вагон?
– Почему они тоже не вышли из вагона? – Он оглядел окна.
– Мы – люди партии.
– Жиды, едущие домой в Одессу. – Он ударил по стеклу нагайкой. Стекло раскололось. Он рассмеялся. – Вперед, товарищи. Все вон. В снег вместе с пролетариатом.
Большевики не вышли. В конце концов бандиты забрались в вагон и вытолкали всех наружу. Люди сбились в группы, как нахохлившиеся цыплята. Они спрятали револьверы в карманы и сумки. Многие спорили. Некоторые показывали пропуска и удостоверения. Они шумели гораздо громче, чем все остальные пассажиры поезда.
– Заткнитесь! – крикнул наш враг. – Сколько у вас денег?