Византийская тьма
Шрифт:
Денис еще раз просмотрел текст, вновь учел все значки и сокращения, но выходило все то же — имение воина Русина!
Тогда Фоти положила голову ему на плечо и заплакала.
— Матерь Божия, заступница! Значит, мой отец умер!
Накануне Пасхи, которая выдалась ранней — не расцвело даже персиковое дерево, что в этих широтах приходится на конец зимы, по столице поползли слухи, будто правительница Ксения-Мария и ее первый министр протосеваст Алексей раскрыли заговор на свою жизнь, а главное — на жизнь и достоинство малолетнего василевса Алексея II. Верховный прокурор Пантехни произвел энергичные аресты. Были схвачены старшие сыновья опального принца Андроника, затем еще ряд влиятельных лиц, в том числе Каматир, тот самый принципиальный правдолюбец, очень желавший стать патриархом, а побывший только городским эпархом и то скоро выгнанный за пьянство.
По самому набору арестуемых лиц все сделали вывод, что заговором, если таковой был, руководил не кто иной, как сам принц Андроник из своего пафлагонского далека.
«Приди, Андроник, — пели бродячие кифареды, — ТЫ на охоте поражаешь льва в поединке боевом. Ты всех врагов своих сражаешь, ведь ты со страхом незнаком. Приди, Андроник, нашу нечисть метлой железной выметай. Всех иноземцев беспородных, всех тунеядцев благородных и всех грабителей народных в пучину ада отправляй!»
Вовсю шел праздник, гудел пасхальный звон, когда эту весть разнесли глашатаи по перекресткам, но с одним существенным дополнением. По случаю великого праздника патриарх Феодосии заступился за виноватых (или невиноватых?), и по его ходатайству юный василевс и царственная его мать простили их и они вышли на свободу.
Но тут новый слух захлестнул урочища и предместья. Теперь страшилась за свою драгоценную жизнь другая Мария, кесарисса, и ее благоверный кесарь Райнер. Они вновь, бежав из-под домашнего ареста, спаслись у алтаря Святой Софии. Как раз в этот час грандиозный крестный ход с хоругвями, мощехранительницами, чудотворными иконами достиг площади Августеон.
— О-гэ! — узнав об этом, закричал народ. — Ломайте ограды, хватайте топоры!
Это была искра, и только ее не хватало в той бочке с горючим, которой была тогда столица. Нашлись идеологи — бродячие попы в пудовых веригах, они готовы были голосить где-нибудь на перекрестке хоть всю ночь, а затем вести народ куда угодно. Некоторые уверяли, что это и есть павликиане, вышедшие из подполья. Так или иначе, празднование Пасхи было сорвано.
Вконец растерявшаяся правительница послала за вечным выручателем Враной, но тот, как раз сочетавшись наконец браком со своей нареченной невестой, повез молодую в свадебное путешествие. Куда бы вы думали? В тот же Редеет, военный лагерь, где вовсю шла подготовка к летнему походу в Болгарию.
Впрочем, Врана отозвался на призывный вопль правительницы и прислал к ней одного из своих молодых генералов. Это был доместик Саватий, имя которого при дворе было почти неизвестно, а для народа ненавистно, потому что, уверяли, он был по происхождению не римлянин.
Доместик Саватий предъявил в Святую Софию ультиматум — освободить помещение храма не позже чем через три часа. Народ смеялся над этим ультиматумом, потому что мягкотелость и нерешительность римских стратегов вошли в поговорку. Сторонники Марухи сбегались к храму и воздвигали заграждения.
Близился государственный переворот. Богатые люди на всякий случай закапывали сокровища и уезжали в загородные имения.
Тем временем недремлющий Саватий приказал мобилизовать всех портовых грузчиков и под конвоем доставить их на Августеон. Начальник городской стражи Федор Лапарда за промедление с исполнением приказов и несмотря на близость к царствующей династии был забит в колодки и в них проведен перед молчащим от изумления войском.
И в наступающих сумерках в столицу вошли иноземные части из пригородных лагерей — варяги в рогатых касках, русские в шишаках, франки в бочкообразных шлемах, генуэзцы в шапках, похожих на бритвенные тазики. Бесподобные сирийские лучники расстегнули колчаны, полные пернатых стрел.
Срок ультиматума истек, когда наступила уже полная темнота. Зажглись тысячи факелов в руках войска и народа, как будто взошло новое солнце.
Глашатаи Саватия с угловой башни Юстинианы — самого высокого из дворцов еще раз призвали к повиновению и еще раз получили в ответ взрыв яростных ругательств.
Тогда Саватий погнал портовых грузчиков разбирать баррикады, конвой нещадно хлестал их бичами. С трех самых высоких точек Августеона лучники пустили тучу стрел в направлении Святой Софии. Ее доблестные защитники в ужасе кинулись внутрь храма, в дверях произошла жуткая давка, десятки были задавлены насмерть.
Наемники врезались в толпу сочувствующих Марухе зевак и погнали их — в том числе женщин и детей — на баррикады впереди своих наступающих шеренг. Никаких слез и увещеваний они не воспринимали, ведь они были варвары.
«Сдаемся, сдаемся!» — спешно сообщили из притворов Святой Софии кесарь и кесарисса. Им-то что — быстроногие рабы в богатых носилках доставили высокородных мятежников обратно под домашний арест в их прекрасный дворец. А на городских площадях озверевшие стражники били и хлестали провинившуюся чернь, которая старалась поскорее разбежаться и спрятаться.
На высокой паперти храма патриарх Феодосии в пасхальном драгоценном облачении с высоченным крестом вместо посоха заклинал безумцев остановиться.
Тогда-то из далеких Влахерн, куда в загородную резиденцию удалились на время событий юный василевс, правительница и весь их синклит, получен был всемилостивейший указ о прощении. Улицы уже опустели, богаделы в капюшонах с прорезями для глаз растаскивали трупы по мертвецким.
«О-гэ! — уныло пели кифареды, еле шевеля струнами. — Ты не пришел, Андроник, теперь уж все равно. А стоило тебе лишь на Босфоре появиться, и все желанное могло свершиться, венец заветный василевса, а нам — свобода и вино!»
— Кто этот Саватий? — спрашивала Ксения-Мария, когда ей докладывали о происходящем. — Армянин, ивериец? Как легко ему все это далось! Он мог бы, лишь пожелай, захватить и Влахерны, и Большой Дворец, и священные кувуклии, и… Боже, страшно даже подумать, что бы он мог захватить еще!
Императорские гонцы поскакали один за другим в Редеет, в ставку протодоместика Враны, везя рескрипты и награждения. На рассвете и оттуда прибыл логофет с предписанием Саватию выводить из столицы успешно потрудившиеся войска.