Визажистка
Шрифт:
Выходит, это и впрямь был подлинный рисунок Матисса, который неизвестно каким образом оказался на стене старого дома, в центре провинциального города? Города, о котором великий француз наверняка никогда в жизни даже не слышал.
— Все, теперь ужинать. На сегодня хватит, а то я сейчас умру, — сказала вслух Вера, аккуратно закрывая рисунок большим куском белого ватмана, сохранившегося от учительских времен.
— Пошли, я тоже есть хочу, — согласился Антоша, тут же сгребая в кучу солдатиков и радуясь возможности поскорее заняться чем-нибудь новым. — А красиво
Глава 7
ПОД ФАКЕЛОМ ГИМЕНЕЯ
— Снова что-нибудь случилось? — спросила Вера, увидев в пятницу с утра пораньше на пороге большую заснеженную фигуру Ленки — ни дать ни взять снежная баба.
— Решила до автобуса к тебе забежать. Случилось! У меня, Вер, новый гениальный план! Как все сейчас в телевизоре говорят — проект века. Но только ты должна мне помочь, без тебя, Вер, точно ничего не заладится, раз тебе козырная карта повалила.
— Нет, только не сегодня! Я тебя прошу — все, что угодно, но только не сегодня! — взмолилась Вера.
Она только что отвела Антона в школу и даже не успела позавтракать.
— Мне сегодня на свадьбу идти, и вообще… Пошли лучше спокойно кофе попьем. Знаешь, мне в последнее время и так кажется, что я с ума схожу.
— Не люблю я, Вер, кофе. Не понимаю, зачем вообще люди эту горечь пьют.
— Как хочешь. Могу и чаю заварить.
— Нет, Вер, некогда. Я собралась к матери за продуктами в деревню съездить, они свинью должны были резать. А то мой Павлик после той «Трои» до сих пор никак не отойдет — синенький стал, как птенчик, и вздыхает часто. Вот так — вздохнет, Вер, а потом — выдохнет и чего-то все время расстраивается. А мне некогда вздыхать — хочу с тобой одно дельце со всех сторон обговорить.
— Слушай, а я как раз тоже хотела тебя о бывших жильцах расспросить, — вспомнила Вера. — Кто в моей квартире раньше жил?
— А что? На попятную решила? Назад разменяться?
— Да нет. Просто. Интересно стало. У меня, может быть, тоже дело важное появилось.
— Ты же сама знаешь: Стасик тут жил до тебя, пьянчужка, — удивилась Ленка. — Забыла, Вер, что ли?
— А раньше?
— Раньше? Мамаша его — она рано померла, и бабка совсем чокнутая. А дальше я не помню.
— А почему — чокнутая?
— Слушай, я что тебе, врач, что ли? Или Глоба какая-нибудь? — начала возмущаться Ленка, распутываясь из своего огромного пухового платка, как из кокона. — Откуда я знаю, почему люди на свете с катушек съезжают? У каждого своя дорожка. Ну ты, Вер, даешь!
— Но почему все-таки ты утверждаешь, что она… того? — не отставала Вера. — Ты сама видела? Или слышала от кого-нибудь?
— Как же, видела, увидишь ее! Да ее, эту бабусю, почти никто из наших не видел, потому что она годами вообще не то что из дома, но даже из своей комнаты не выходила. Прикинь, годами! Какая-то тетка ей иногда принесет еды, ведро помойное выбросит, а та все сидит, сидит. Говорят, вокруг нее зеркала всякие стояли, книжки, свечки… Потом, когда Стасик с матерью сюда переехали, хоть шаги какие-то наверху слышно стало и хоть матерные, но все же слова человеческие. И то, Вер, хлеб. А то ведь было — полная тишина, в страшном сне такое не приснится.
— А почему она не выходила? Болела?
— Да в том-то и дело, что нет! — воскликнула Ленка. — Я вначале тоже, Вер, подумала: может, парализованная или что еще, пожалела ее даже. А потом кто-то сказал, что эта бабка не выходит на улицу, потому что, видите ли, не хочет. Противно, говорит, и все тут. Не выношу, говорит, нынешний дух. Нет, Вер, ты только представь — нам всем ничего, а ей противно! Тоже мне, герцогиня дырявая!
— Но может, и впрямь она из какого-нибудь старинного дворянского рода? Откуда тебе знать?
— Да конечно! Стасик как-то говорил, что его дед, тоже по фамилии Матвеев, в цирке нашем до войны работал. Вот тебе и дворянский род. Ха, и знаешь кем? По-русски говоря, дерьмо за лошадьми выгребал и жил хуже последнего нищего, а бабка все равно до последней минуты в чепчике кружевном сидела и по-французски с ним разговаривала. А ты говоришь — графья!
— По-французски? Может, она француженкой была?
— Ага, как ты догадалась! Только вот звали ее Пелагеей. Но это все ерунда! Ты теперь послушай, Вер, какой у меня появился план! План захвата. Тоже, кстати, связан с квартирными делишками.
Ничего не поделаешь — Вере пришлось слушать.
В общих чертах план Ленки и впрямь был связан с захватом новых территорий.
Оказывается, не так давно в квартире через стенку с Ленкой, где раньше жила некая Мария Ивановна Вечкина, уехавшая насовсем в Сибирь в какую-то религиозную секту, поселился ее не менее странный брат — Иван Иванович Вечкин. По описаниям Ленки — совершенно одинокий старичок, у которого были «не все дома», не имел мебели и занимал в огромной трехкомнатной квартире всего одну комнату.
Сходив к соседу за солью, зорким глазом окинув пустующие пространства и выяснив между делом, что больше у Вечкиных никаких родственников не наблюдается, Ленка тут же решила взять над Иваном Ивановичем шефство. Другими словами — оформить над ним опекунство с дальнейшим наследованием жилплощади. А если первый план не пройдет — уговорить обменять его хоромы на ее квартиру через стенку за небольшую доплату плюс услуги по хозяйству.
Конечно, еще лучше было бы прорубить стенку, объединить обе квартиры и проживать вместе, учитывая, что сумасшедшему дедушке вполне хватает и одного укромного уголка.
Вернувшись домой, Ленка тут же начала прикидывать, в каком месте в стенке лучше всего было бы прорубить дверь и как они все вместе могли бы неплохо устроиться, чтобы и «дурику» было не так одиноко, и им, с учетом будущих детей, уже не так тесно. Она так размечталась, что в тот день даже забыла суп посолить и расстроилась, потому что на языке народных примет это означало «быть несолоно хлебавши». Но Ленка была не из тех, кто привык быстро сдаваться.
— Я не поняла: зачем тебе еще одна квартира? — спросила Вера, выслушав рассказ соседки. — У тебя же есть.