Визит «Джалиты»
Шрифт:
Гриша приблизил ухо к её губам и от молниеносного удара головой опрокинулся на пол. Сидя на полу, он размазывал по лицу юшку, а мадам как ни в чём не бывало поправляла причёску.
— Ну, как, молодой человек? Вы удовлетворили ваше любопытство?
— Да! Теперь я кое-что понял: в том припортовом пансионе, где ваш муж-капитан откопал себе супругу, не было вышибалы, вы работали за него.
Острым каблуком высокого ботинка мадам-капитан прицелилась Грише между глаз.
— Вы можете сделать из меня половичок, постелить на дороге и вытирать ботики, — сказал Гриша, — но я не отвяжусь — я должен
— Ты?! — мадам удивилась настолько, что даже убрала ногу. — Ну-ну!.. Ты что ей, муж?!
— Сестра!
Мадам отошла на почтительное расстояние и внимательно оглядела Гришу.
— Что он грек, ещё можно было поверить. Но что оно — сестра!
Гриша встал с пола, уселся в кресло у трельяжа и, рассматривая себя в трех зеркалах, стал не спеша разъяснять:
— С вами разговаривает сестра-хозяйка советского санатория. На дворе Советская власть! Вы не заметили? А от кого же прячете продовольствие? От какой власти?
Мадам растерялась:
— Братишка! Ты что думаешь — это мой склад? Мне только бросают мешок-другой… за хранение.
— Кто? Кто вам «бросает»?
— Ты что, моей смерти хочешь? Да этот… ну тот… только сегодня меня расстрелять грозил за разглашение. Прибежал, Как смерть, бледный. «Из-за вашей неосторожности, — говорит, — Виля заподозрил меня в большевизме!»
— Гуров!
— Почему Гуров? Я сказала Гуров?
— А с чего бы я взял? Брякнули. Язык вас доведёт!.. Либо Гуров ликвидирует, либо Дубцов пристрелит, либо красные поставят к стенке.
Мадам села на свою ореховую кровать, подпёрла пухлыми ручками кукольные щёчки и заговорила плачущим голосом:
— Теперь ты понимаешь, матросик, почему я хотела уехать от них всех. Но ты же сам первый меня обдурил. Хотя не ты последний — союзники тоже. Три военные эскадры обдурили: английская, французская, ещё и греческая. Чем я их только не подмазывала! Розовое масло, его напёрстками меряют, бидонами таскала! Монастырский жемчуг гранёным стаканом, как семечки на базаре, сыпала в карманы боцманов! И что? Миноносцы только хвостиком вильнули и уплыли в синее море! Что же мне теперь, за вероломство союзников у стенки стоять?
— Это все вы расскажете в ЧК.
При слове «ЧК» мадам обмерла.
— Я вам полчаса вбиваю в голову, — продолжал Гриша, — за пособничество контрреволюции и укрывательство народного добра, а также спекуляцию продовольствием никто вас по головке не погладит.
Гриша встал и направился к двери. Мадам немедленно выскочила и перегородила ему дорогу.
— Бодайтесь, — сказал Гриша, втягивая голову в плечи и наклонясь вперёд, — посмотрим, кто кого.
Мадам поглядела на Гришину круглую голову, на загорелый крутой лоб, блестящий, как металлическая болванка, и заплакала.
— Голубчик! Ну не выдавай ты меня, дуру! Ну польстилась на то, на сё, выменивала у Марии вещи на продукты. Так с таких же, как она, грех не брать. Для Марии вещи — это сор. Она их не доставала, они на неё сами сыпались. Ты не поверишь, матросик, выгребает из гардероба горжетки из лис, не рыжих, а красных. Царских! Как будто это портянки! И проедает со своим выводком в один день без единого стона души. А я бы удавилась! Я же не мадемуазель Забродская, не профессорская дочка. Пансион, где я обучалась,
— Это забыть пора, — сказал Гриша, — вы жена капитана.
— А где он, капитан? Где плавает, в каких морях? Может, и рад бы вернуться, да белые не отпустят и красные вряд ли примут. Нет у меня, матросик, ни капитана, ни корабля! Одна осталась при разбитом корыте.
Грише даже жаль её стало. Тем более что судьба этого неведомого капитана была на редкость схожа с его собственной судьбой.
— Ну ладно, — согласился Гриша, — в политику я не лезу. Но меня, как бывшего моториста, интересует чисто технический вопрос: чем вы глотку смазываете, что у вас кусок не застревает, когда голодные дети смотрят в рот?
Мадам проглотила слезы. Гриша с удивлением следил, как её глаза высыхали и вновь становились мокрыми. Эти новые слезы, Гриша не сомневался, были самые настоящие, без «туфты».
— Где ты такую бабу видел, чтобы детей не любила? — заговорила она уже не боцманским, а обыкновенным женским голосом. — Такая каракатица одна на миллион. Мне бы самой ребёночка… Так бог не дал. Я у Марии Олюню просила, самую махонькую, удочерить. Отказала. Может, ещё родители найдутся, говорит. А у меня сердце кровью обливается: детки, как снежиночки, тают… Пусть не даром, за вещи, а всё-таки я их кормила в самое трудное время. Это моё оправдание перед богом, что своих не нарожала!
Гриша понял, что пора ковать железо.
— За бога я не ручаюсь, — сказал он важно, — а что касается Советской власти, могу быть свидетелем, что вы добровольно сдаёте продукты государственному санаторию.
— Так ведь ключ у Гурова.
— Значит, не договорились.
Гриша решительно открыл дверь и вышел.
Мадам выскочила следом:
— Ну кто же так торгуется? Давай не по-твоему, не по-моему. Есть ход, про который и Гуров не знает.
Мадам подвела Гришу к решётке забора. Там среди бурьяна торчала из земли какая-то широкая труба квадратного сечения, накрытая сверху двускатной крышей наподобие домика.
— Тут винные погреба проходят от пансиона под ваш санаторий: эта труба для вентиляции. Только сюда не то что ты — пацан не пролезет.
Гриша хитро усмехнулся:
— Пацан, которого вы, мадам, выкармливали, пролезет в дырочку от макаронины.
«ПОКА Я ЗДЕСЬ, МАРИЯ В ЧК НЕ ПОБЕЖИТ»
Узкий луч дневного света из вентиляционной трубы прорезал тьму погреба. Сперва в этом луче повисли ноги мальчика, потом он спрыгнул, зажёг свечу. Огонёк осветил лицо Коли, ящики, мешки, бочки, коробки. Тускло поблёскивали жестяные банки. Все это громоздилось до потолка и образовало узкий коридор. Некоторые ящики были повреждены (видно, сгружали наспех). В ящиках оказались галеты — очень вкусное солоноватое печенье, шоколад, засушенные и засахаренные фрукты. Коля сроду не видел такого богатства. А в одном из ящиков лежали «фрукты» покрупнее, завёрнутые в промасленную бумагу. Коля развернул. Гранаты-лимонки. Много ребристых гранат в гнёздах. Коля открыл картонную коробочку, похожую на пенал, там были запалы к гранатам.