Визит «Джалиты»
Шрифт:
Матрос сорвался с места. Дубцов не смотрел ему вслед. Отвалив тяжёлую дверь, он вбежал в погреб, чиркнул зажигалкой. Освещая ящик за ящиком огоньком зажигалки, искал фугас. Огонёк метался от его дыхания и поминутно гас. Дышать спокойно он не мог от волнения и спешки. Свистело и хрипело в груди.
Дубцов глубоко вздохнул в задержал дыхание. Огонёк перестал метаться, наступила тишина и в тишине стало слышно тиканье часового механизма. Вот оно! Под ящиками с динамитом!
Снимая ящик за ящиком, осторожно, бережно, Дубцов наконец-то добрался до фугаса. Разряжать? Можно не успеть. С фугасом в руках он побежал к открытой двери, откуда тянуло холодом ноябрьской ночи.
Мадам-капитан была во дворе.
— Бросьте! — крикнула она, увидев Дубцова с его ношей. — Взорвётся!
— Рано!
Сразу за оградой пансиона был обрыв к морю. Вильям Владимирович бежал на шум и запах моря, чтобы сбросить с обрыва свой опасный груз…
А в санатории уже все спали, когда прибежал матрос. Детей выносили вместе с одеялами. Мария несла Олюню, Гриша — сразу двоих. Коля и Рая тащили за руку упирающихся заспанных ребят. Ещё никто, кроме Гриши и Коли, не успел понять, зачем и кому нужно это поспешное бегство, когда со стороны обрыва, за пансионом, донёсся раскат взрыва и вспыхнул над тёмными деревьями огненный шар…
«НАД ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ У НАС ВЛАСТИ НЕТ»
— Ещё в одна тысяча девятьсот двенадцатом году, — рвал кладбищенскую тишину голос Гарбузенко, — он сошёл с офицерского мостика броненосца «Иоанн Златоуст» до нас, революционных матросов, и остался большевиком до своего последнего шага…
У ног Марии лежала плита с надписью: «Д-р Забродский Станислав Казимирович, 1861—1920 г.» — могила отца. Для Вили вырыли рядом…
— Мы, большевики Крыма, клянёмся тебе, дорогой товарищ, — доносился до неё голос Гарбузенко, — довести до конца начатое дело: очистить наше днище от всякой поганой ракушки… бандитизма… шпионства… спекулянтства, что оставила контрреволюция в своём последнем гадючем гнезде!
Вокруг было полно народу: красноармейцы с трубами, матросы, парни с фабрики эфирных масел, дети из санатория, жители городка и приехавшие из Феодосии рабочие механических мастерских. Мария увидела на мгновение лицо Гриши, Олюня уснула на его плече… Неужели впереди ещё целая жизнь без отца и Вили?..
— Я мало читал, — вдруг тихо, по-домашнему заговорил Гарбузенко, и от этого голос его раздался над самым ухом, дошёл до Марии, — но я много видел. Мы с незабвенным товарищем повидали и синее море, и белые города, не скажу, чтобы слишком ласковые до простого человека. Но я вам так скажу: должно же быть хоть одно такое гостеприимное место, где бы трудящие всего мира могли спокойненько себе греться у моря на песочке, как какие-нибудь миллионеры. — Гарбузенко запнулся и сказал: — Жаль, мои диты того не побачуть… — И уткнулся лицом в мичманку, которую мял в руках…
В толпе всхлипнула женщина… Гарбузенко мичманкой вытер мокрое от слез лицо и повернулся к Марии,
— Над жизнью и смертью, товарищ доктор, у нас власти нет. Только на вас надежда.
…Когда всё кончилось и люди разошлись, на краю кладбища у самого моря остался старый корабельный якорь с прикрученной к нему железной табличкой:
ТАКОЕ ГОСТЕПРИИМНОЕ МЕСТО
(Эпилог)
Через два дня Гриша пришёл в тот самый особняк на набережной, где прежде была контрразведка. Теперь там располагался ревком. В бывшем кабинете Гурова заседал Гарбузенко.
— Ну как, товарищ Гарбузенко, — спросил Гриша, — вы ещё не передумали назначать меня сестрой-хозяйкой?
— Передумал, — ответил Гарбузенко. — Ты что, будешь в юбке ходить? Так юбок у нас нема на складах. Давай краще мы тебе выпишем галифе и оформим приказом заведовать санаторией по коммерческой части. Только в лечебную часть не лезь. А то! — Гарбузенко с угрожающим видом потянулся к маузеру. Но вместо маузера у него теперь был телефон. — Ну, короче, — сказал он, — по лечебной части у нас будет Мария Станиславовна.
На этом, как считал Гарбузенко, разговор был исчерпан. Но Гриша топтался на пороге и никак не уходил:
— Боюсь, товарищ Гарбузенко, что я вам не подойду. Для меня они все одинаковые… Ну разве что одни пацаны, другие — девочки… А для вас, скажем, Коля — советский пацан, а Рая уже не советская дивчина.
— Почему же не советская, когда лечится в советской санатории?
Вот и все, что сказал Гарбузенко по этому поводу.
А на следующий день Гарбузенко поехал в Симферополь. Там его встретил Бела Кун — венгерский коммунист, председатель Крымревкома. Бела Кун жил в одной маленькой комнатушке с Дмитрием Ильичом Ульяновым, братом Владимира Ильича. Ожидали приезда наркома здравоохранения Николая Александровича Семашко. Дмитрий Ильич попросил Гарбузенко собрать для Семашко сведения о положении курортов в районе Феодосия — Судак.
Почему так срочно понадобились эти сведения, Гарбузенко узнал чуть позже, в конце декабря. А в начале декабря Гарбузенко пришёл в санаторий к Грише и Марии Станиславовне. Пришёл он не один, с ним пришла Веста. В зубах у неё была та самая детская корзиночка, в которой во время врангелевщины Веста носила подпольную почту. Теперь в корзиночке лежали хлебные карточки и талоны на «жиркость», принадлежавшие самому Гарбузенко.
— Нехай, коли будет ваша ласка, поживёт у вас на санаторном, так сказать, режиме, пока я на новом месте приживусь.
Дело в том, что Гарбузенко переводился в Москву на работу в ВЧК.
…Москва была завалена снегом, ледяной ветер забирался под южную ненадёжную одежонку, и Гарбузенко тут же на привокзальной площади затосковал по Крыму. Он не знал ещё тогда, что сугробы да ледяной ветер станут его спутниками на всю оставшуюся жизнь, что придётся ему командовать стройками в Сибири, а затем и, того похлеще, прокладывать Севморпуть — дорогу в Ледовитом океане.
Коля и Рая уже стали совсем взрослыми, у них даже сын рос Гриша, когда во всех газетах появилась фотография льдины, на которой, широко расставив ноги в огромных тюленьих торбасах, привязанных к поясу, стоял Гарбузенко. Льдина раскалывалась на куски, её уносило течением куда-то, чуть ли не в другое полушарие, но Коля, Рая и их сын Гриша были, как тогда говорилось, «на все сто» уверены, что со льдиной ровным счётом ничего не случится, пока на ней, расставив ноги, стоит Гарбузенко…
Но это всё ещё было впереди, а пока Гарбузенко в лёгких ботиночках топал по снегу к машине, в которой ждал его Степанов-Грузчик. Ждать ему пришлось долго: поезд, по обыкновению, опоздал, — и теперь Грузчик опаздывал на собрание актива Московской партийной организации. Услышав, что на этом собрании будет выступать Ленин, Гарбузенко потребовал от Грузчика везти и его туда. Грузчик, подумав, согласился:
— Ладно. Там наши ребята дежурят. Проведут.
И Гарбузенко попал, что называется, с корабля на бал.