Визит к Минотавру. Женитьба Стратонова
Шрифт:
– И что? – заинтересовался комиссар.
– Метеорологи категорически утверждают, что в два часа ночи все лужи уже замерзли. Значит, можно предполагать, что он побывал на квартире Полякова до двух часов…
– Можно, – согласился комиссар. – А почему – от ноля?
– Это уже из области логических домыслов. Судя по затекам стеарина и пеплу, вор жег свечи и поджигал на них листки из книжки в кабинете Полякова. Окна кабинета выходят на Садовую-Триумфальную, а напротив – мачта уличного освещения, оборудованная двумя мощными люминесцентными светильниками. Мне Поляков говорил, что по вечерам они освещают кабинет, как прожектором. Но, судя по свечам, вору нужен был свет, хотя люстру включить он боялся, чтобы не привлекать внимания. Несоответствие между словами Полякова и поведением вора объясняется просто: в двенадцать часов свет на левой стороне Садовой горит на каждом втором столбе, а на том, что против окон Полякова, как раз гасится.
– Принимаем как рабочую гипотезу, – сказал комиссар. – Что вы скажете, Ной Маркович?
– У меня достижения весьма скромные. – Халецкий заглянул в свои листочки, будто ему предстояло сделать обширный доклад. – Преступник нечаянно сбросил со стены портрет бельгийской королевы и хотел, видимо, поймать его на лету. Но стекло разбилось, и он сильно порезал руку – на полу многочисленные капли крови. Кровь по своей групповой принадлежности довольно редкая. По осколкам мне удалось частично восстановить остекление и снять отпечаток ладони. Правда, по одной ладони нам не удастся получить дактилоскопическую формулу, но это будет у нас про запас – для возможных кандидатов. Кроме того, я снял еще целый ряд отдельных отпечатков, но говорить об их принадлежности покуда рано. И последнее – пепел листков из телефонной книги Полякова. На одном из них был записан телефон слесаря. Ну, с этим предстоит поработать всерьез – может быть, что-нибудь выясним. У меня все.
– Вопросов нет, – кивнул комиссар. – Тихонов, что со слесарем?
– Сегодня у него выходной день. Я уже побывал на квартире, там застал только мать. Совсем дремучая старуха. Говорит, что еще вчера уехал вместе с женой к тетке в деревню, должен вернуться завтра утром…
– Адрес тетки в деревне? – сухо поинтересовался комиссар.
– Это тетка его жены, так что мать не знает. А у жены в Москве родственников больше нет.
– Тщательно отработать эту линию, – распорядился комиссар. – Все?
– Нет. Там есть один сосед, внушающий мне опасения. Алкоголик, в клинику его положили накануне кражи. Но у него был доступ к ключам от квартиры, я им всерьез займусь. Теперь есть еще один ход: из квартиры похищен магнитофон «Филипс», но сохранился его технический паспорт с номером НВ-182-974. Недавно магнитофон испортили – включили на высокое напряжение, и перегорела обмотка мотора. Купить мотор в магазине вор не сможет: Поляков говорит, что наши моторы к этой модели не подходят. Единственный выход – перемотать обмотку в мастерской…
– Понятно, – сказал комиссар, сделав в блокноте заметку, – завтра подключимся к мастерским. Все?
– Пока все, – развел я руками.
– Какие есть принципиальные версии? – спросил начальник МУРа.
Мы молча посмотрели друг на друга.
– Нет версий, – резюмировал он. – Или есть, но из скромности умалчиваем? Плохо. Плохо все это. – Он сердито постучал пальцами по столу. – Ремесленная работа. Все сделано правильно, аккуратно, вроде даже вдумчиво. Но все это ремеслуха. Ведь все, что вы рассказали, вопиет своими противоречиями. А вы их не замечаете или скромно отмалчиваетесь, боясь попасть впросак. Безобразие это все!
Он поиграл карандашом, бросил его на стол, встал, прошелся по комнате – маленький, уже начавший полнеть, в новом красивом мундире, сидевшем довольно нелепо на его кургузой фигуре. Он снова сел за стол, твердо уперся кулаками в щеки.
– Все это разговоры – «след, ниточка, веревочка»! Тьфу, кустарщина какая противная! Где у вас осмысление всей проблемы в целом? Ну как можно не поставить себя на место вора в такой ситуации? Зачем вор пришел туда? Очистить квартиру. И если бы он вывез из нее все, вплоть до холодильника, меня бы это не удивило. Но он взял скрипку! Сколько скрипок в доме Полякова?
– Три. «Страдивари», «Вильом» и безымянная скрипка итальянской работы.
– Где лежали?
– «Вильом» и безымянная – в книжном шкафу, а «Страдивари» – отдельно в стенном, запертом.
– Книжный шкаф был заперт?
– Нет.
– Так почему вор не берет лежащие на виду скрипки, а взламывает стенной шкаф? Что ты молчишь, Тихонов? То-то и оно, сказать нечего. А дело в том, что вор знал, какую он берет скрипку! Вывод отсюда? Что вор пришел именно за ней, ибо человек, который покушается на кражу только «Страдивари», отдает себе отчет в том, что стоимость всего остального похищенного не составляет и тысячной части цены «Страдивари». При этом, с риском быть задержанным, он нагружает два чемодана и идет по ночному городу, где в любой момент его может остановить милиционер и поинтересоваться, что это он по ночам таскает в чемоданах. Это ли не поразительное противоречие? Так что, Тихонов, один там был человек?
– Один, – упрямо сказал я. – Моя гипотеза не исключает возможности существования группы, организовавшей похищение, но в квартире, мне думается, был один человек.
Комиссар подумал и сказал мне со смешком:
– На проверку твоих гипотез – срок три дня, а там посмотрим, кто был прав. Я уверен, что кража вещей – просто камуфляж.
– Ничего себе камуфляж! Сколько денег, ценного имущества!
– Это лишний раз свидетельствует о том, что воры знают толк в редких и ценных вещах. Так вот, не забывай, Тихонов, что ты ищешь: нам с тобой всего сроку службы – двадцать пять лет до полной пенсии, а скрипке этой сколько, ты говоришь, возрасту?..
– Двести сорок восемь.
– Вот то-то и оно. И ей надо еще долго служить людям…
Глава 3
Кислая вода лжи
Антонио вздрогнул и поднял голову – в дверях стоял мастер Никколо. Желтое пламя свечи бликами металось на его толстом красном лице. Амати был грозен и спокоен.
– Объясни мне, мой мальчик, что делаешь ты ночью в мастерской? Разве ты не знаешь, что ученику разрешается входить сюда только вместе со мной?
Антонио испуганно смотрел ему в глаза и видел, как в зрачках мечутся холодные молнии. От слабого дуновения ветерка трепетал на столе листок с записями и цифрами, придавленный деревянным кронциркулем.
– Почему ты молчишь? – спросил Никколо. – Твое молчание говорит об испуге, а испуг – о дурных намерениях. Честному человеку нечего бояться…
– Человеку всегда есть чего бояться, – тихо сказал Антонио. – И в первую очередь себя самого…
Никколо Амати захохотал:
– Значит, ты, мальчик, решил за одну ночь узнать то, что род Амати ищет сто лет? Дай сюда листок!
Трясущейся рукой Антонио протянул лист, и Никколо, далеко отставив его от глаз, мельком посмотрел, смял и поджег на беглом пламени свечи.