Визит очумелой дамы
Шрифт:
Рядом со мной стоял невысокий мрачный мужчина, похожий на композитора Раймонда Паулса в молодости. Он смотрел на меня в упор, и я как-то зябко поежилась под его взглядом. Казалось, он знает обо мне больше, чем я сама.
– Что?
– растерянно и недовольно повторила я.
– Какая кровь? Что вы выдумываете?
– Я ничего не выдумываю, - ответил он с каким-то легким медлительным акцентом, скорее всего прибалтийским, - когда вы подняли руку.., вот здесь, в этом месте...
– он показал на своем пиджаке внутренний шов под мышкой.
– С чего вы взяли, что это кровь?
– недовольно спросила я прибалта.
– Может быть, это варенье!
– Варенье? Под мышкой?
– Он усмехнулся одним уголком рта, глаза его остались мрачными и какими-то тревожными.
– Нет, девушка, это именно кровь, я по своей работе хорошо знаю, как выглядят пятна крови.
– Что это у вас за работа такая?
– надменно осведомилась я.
– Киллер, что ли?
Этот мрачный прибалт мне не слишком нравился и хотелось поставить его на место.
– Нет, не киллер, - ответил он совершенно серьезно, но тут его окликнула какая-то бесцветная, коротко стриженная белобрысая девица:
– Рейн, ты идешь или останешься здесь ночевать?
Он повернулся на голос этой белобрысой моли, а я скользнула в толпу: теперь, когда я увидела пятно на костюме да еще этот мрачный тип заявил, что это кровь, мне совершенно расхотелось блистать в свете, и я жаждала только одного - оказаться в Лушиной квартире и снять проклятый костюм.
Луша окончательно потерялась, и я решила не ждать ее, а добираться до дома самостоятельно. Вышла на улицу, быстро миновала скопление дорогущих иномарок возле входа и зацокала каблучками по фигурным плиткам, которыми вымощена Караванная улица.
И вдруг рядом со мной затормозил шикарный темно-зеленый "Мерседес". Дверь его распахнулась, и сильные мужские руки втянули меня в машину.
Я попыталась завопить, но мне тут же заткнули рот какой-то тряпкой. Тогда я принялась пинаться, пустила в ход ногти, изо всех сил боднула головой чей-то крепкий живот.
– У, стерва!
– дернулся рядом со мной плечистый мужик, лица которого я не видела.
– Она еще и царапается!
– Дай ты ей по башке, Жаба, чтобы успокоилась, - посоветовал второй голос, спереди, с водительского сиденья.
Я попыталась увернуться, удар пришелся не по голове, а по плечу, все равно было очень больно. Водитель "Мерседеса" повернулся к нам, я разглядела худое неприятное лицо с блекло-голубыми глазами. Он уставился на меня и удивленно воскликнул:
– Да это вообще не она! Кого ты подобрал?
– Как не она?
– переспросил мой мучитель.
– Видишь же, Сивый, и костюм, и волосы...
– Костюм и волосы, - передразнил водитель, - говорят тебе, не она! Выкинь эту куклу к чертовой матери!
– Точно не она?
– В голосе того, кого назвали "благозвучным" именем Жаба, по-прежнему звучало недоверие.
– Я же сказал тебе - не она! И прекрати болтать лишнее, делай, что тебе сказали!
Сильная рука толкнула меня в бок, дверца машины распахнулась, и я вылетела наружу, со всего размаху приземлившись на мостовую.
Боль была ужасная. Я рассадила об асфальт колено, ушибла бок и локоть. Кое-как поднялась, убедившись, что переломов, кажется, нет, и заковыляла к тротуару, не дожидаясь, пока на меня наедет какой-нибудь поздний лихач.
Меня выбросили на набережной Фонтанки. Час был поздний, народу на улице - никого. С одной стороны, это было хорошо - я сейчас выглядела наверняка не лучшим образом, с другой - чья-нибудь помощь мне отнюдь не помешала бы. Хотя в наши дни на помощь прохожих лучше не рассчитывать...
Я подняла руку в надежде остановить "извозчика", но когда возле меня притормозили невзрачные бежевые "Жигули", водитель взглянул на меня и тут же рванул с места.
Хорошо же я, должно быть, выгляжу, если даже привычный ко всему питерский "бомбист" предпочел не иметь со мной дела!
Действительно, колено разбито и кровоточит, костюм перепачкан, а уж в каком виде лицо и волосы, я могла только догадываться. Впрочем, реакция частника, который припустил от меня, как черт от ладана, говорила о многом.
Тяжело вздохнув, я побрела пешком к Лушиному дому, проклиная высокие каблуки, преодолевая боль в колене и стараясь выбирать пустынные улицы, чтобы не пугать своим внешним видом поздних прохожих.
К счастью, от Караванной до Рубинштейна не очень далеко, и скоро я, поминая недобрым словом Лушину страсть к презентациям и дармовым фуршетам, карабкалась на ее шестой этаж.
Эта лестница была последним испытанием для моей больной ноги. Мне даже пришлось остановиться для передышки на уровне четвертого этажа, где стенные росписи подробно и с иллюстрациями знакомили жильцов и гостей дома с моральным обликом некоей Лены. Прочитав это красочное сообщение, я посочувствовала неизвестной Лене и поползла дальше.
На этот раз Луша открыла мне сразу же, как только я прикоснулась к кнопке звонка. Видимо, она стояла в прихожей.
– Где ты потерялась?
– начала она, но тут разглядела, в каком я виде, и всплеснула руками.
– Боже мой, Машка! Что с тобой стряслось? На тебя напали?
– Напали, - простонала я.
– Луша, я падаю с ног! Давай сначала что-нибудь сделаем с моей ногой, а уже потом я тебе обо всем расскажу!
Луша захлопотала вокруг меня - помогла снять злополучный костюм, протерла разбитое колено перекисью водорода, залепила пластырем. Потом я забралась в тот закуток, который у нее в квартире считался ванной комнатой, и постояла под горячим душем. Эта процедура помогла мне хотя бы отчасти вернуть утраченное самоуважение, то есть, проще говоря, я снова стала человеком.