Визитная карточка хищницы
Шрифт:
– Рассказывай, дорогая, как жизнь?
– Не так плохо, – отвечала сбитая с толку Елизавета.
– Как мама, как Денис?
– Держатся потихоньку.
– Ну, а ты сама? Зарабатываешь хоть что-нибудь?
Елизавета пожала плечами:
– Вы, наверное, в курсе, как зарабатывают сейчас бесплатные защитники.
Ей не хотелось жаловаться на судьбу, но это вырвалось помимо ее воли. Грановский участливо слушал, понимающе кивал головой.
– Я хочу тебя обрадовать, дорогая! Собственно, за этим я тебя сюда и вызвал. Видишь ли, с момента нашего последнего разговора
– Я… я не знаю, что ответить, – пролепетала обалдевшая от подобного поворота событий Елизавета.
– Скажи только, что ты согласна, – ободряюще улыбался Грановский.
– Но это… это так неожиданно. Кроме того, вы, как помнится, говорили, что у меня недостаточно опыта. Боюсь, что моя работа в процессе по делу Суворова вас разочаровала.
– Что ты такое говоришь, Лизонька! Учитывая то, что это твой первый опыт участия в процессе такого масштаба, смею тебя заверить, что ты держишься неплохо: правильно определяешь тактику защиты, нашла контакт с таким сложным человеком, как Зверев, прислушиваешься к конструктивной критике. В общем, я нахожусь под впечатлением твоего молодого задора, неравнодушия, бьющей через край энергии.
– Мне приятно это слышать, – зарделась Елизавета.
– А мне приятно это говорить и вдвойне приятнее выполнить данное твоему отцу обязательство – принять тебя на работу в нашу юридическую фирму, – устами Грановского говорила сама любезность.
– Это потрясающе, Семен Иосифович! Я сочту за честь сразу же, как закончится наше с вами дело, перейти в «Законность».
– Если ты не возражаешь, то можешь перейти к нам хоть завтра!
– А как же процесс? Боюсь, что это невозможно!
– Все возможно, дорогая! Я возьму это на себя. Ты же можешь забыть своего Зверева как страшный сон.
– Ну, а как же…
– Я утрясу все проблемы, связанные с твоим переводом.
– Но почему такая спешка?
– Я объясню тебе. – Грановский хитро улыбнулся и вынул из стола внушительную подшивку бумаг. – Видишь это? Это ксерокопии из дела Пашкова. Слышала про такого?
– Того самого Пашкова? – задохнулась от волнения Елизавета.
Пашков был крупный уральский функционер, погрязший в коррупции, дело которого обещало стать сенсацией.
– Того самого… И я хочу, чтобы это дело взяла ты.
– Я?! Боюсь, я не смогу. Вы же знаете…
– Ничего не хочу знать! Это дело ты будешь вести со мной, вторым адвокатом. Пока я заканчиваю процесс Суворова, ты под моим руководством займешься Пашковым. Вместе мы разделаем обвинение под орех!
– Но почему вы поручаете такое ответственное дело мне? У вас масса других, более достойных претендентов.
– Что ты понимаешь, Лиза! Те, кто работает под моим руководством, стремятся к собственной славе. Им не нужна вторая роль. Тебе же не грех и подучиться. Разве я не прав?
Предложение было более чем заманчивым, и с языка Елизаветы
– Вы, конечно, правы, Семен Иосифович! Но я не могу бросить дело, где защищаю Зверева. Позвольте мне довести его до конца! – Она еще пыталась нащупать компромисс.
– Это невозможно, – категорично заявил Грановский. – К делу Пашкова нужно приступать немедленно. Если ты отказываешься, я вынужден буду принять к нам в фирму дочь одного из сотрудников. Мне неловко диктовать тебе условия, Лиза, но вопрос стоит ребром – или дело Суворова и твоя жалкая юрконсультация, или дело Пашкова и «Законность»! Выбирай!
Елизавета с горечью сознавала, что сказочный шанс уплывает мимо нее, а она ничего не может сделать, чтобы его не упустить. Лиза в отчаянии смотрела на Грановского.
– Да, забыл тебе сказать… Если все-таки ты примешь верное решение, то для начала получишь три тысячи долларов… Потом соответственно еще. Клиент у нас богатый и за ценой не постоит.
Три тысячи долларов! Этого ей хватит, чтобы погасить долги, отремонтировать машину, сделать кое-какие покупки… И еще останется!
Грановский, словно змей-искуситель, смотрел на нее, а она отвела глаза.
– Простите, Семен Иосифович! Боюсь, ничего не выйдет.
– Да ты не в себе, Елизавета! От чего и во имя чего ты отказываешься? Если ты колеблешься, я увеличу сумму твоего гонорара до пяти тысяч. Все равно работы предстоит много.
– Я не могу. Мне очень жаль. – Елизавета поднялась.
– Постой, ты куда?
– Мне нужно идти… Извините меня.
Она направилась к двери.
– Если передумаешь, у тебя есть время до вечера. Перезвони! – напутствовал ее Грановский.
«Вот ведь напасть! Неужели эта глупышка считает, что ей удастся сломить Суворова? Этим она бросает вызов мне !» Грановский внезапно вспомнил Ольгу, и неприятный холодок пробежал по его спине: «Итак, мы использовали самое безобидное из всех средств воздействия. А их – масса. Что же они используют теперь?»
В душе Грановский молил бога, чтобы Елизавета передумала. Черт с ней! Возьмет он ее на работу, а потом избавится под благовидным предлогом. О том, что может случиться с Дубровской, если она не образумится, он старался не загадывать.
…Лиза поднималась по лестнице, когда непривычные звуки, доносящиеся из-за двери их квартиры, заставили ее замереть на месте. Кто-то играл на фортепьяно. Хотя почему кто-то? Без всяких сомнений, это была мать. Звучала «Лунная соната» Бетховена. С бешено колотящимся сердцем Елизавета прижалась к дверному косяку и заплакала. И дело, пожалуй, было не в музыке.
Это произведение всегда навевало на нее какую-то необъяснимую печаль, тоску о чем-то безвозвратно ушедшем, минувшем. Но крышка старого фортепьяно не поднималась в семье Дубровских с того самого времени, когда ушел в мир иной отец. А вот теперь оно опять звучало, как бы знаменуя собой победу жизни над трауром.