Включить. Выключить
Шрифт:
— Кого вы оперируете?
— Обезьян для доктора Чандры. Кошек для него и для доктора Финча. Крыс для нейрохимиков с верхнего этажа и кошек для них же.
— Часто они умирают на столе?
Соня Либман возмутилась:
— Думаете, я совсем безрукая? Ну уж нет! Я умерщвляю животных для нейрохимиков, которым для работы не нужен живой мозг. Но нейрофизиологи ставят опыты на живом мозге. Вот и вся разница.
— И кого же вы… м-м… умерщвляете, миссис Либман?
Только осторожно, Кармайн, еще осторожнее!
— Главным образом крыс, но также провожу децеребрацию
— Что это? — спросил Кармайн, делая записи в блокноте, но уже сомневаясь, что хочет услышать ответ — очередной поток мудреных подробностей!
— Отделение головного мозга от мозжечка под эфирным наркозом. Инъекцию пентотала в сердце я делаю в тот же момент, когда извлекаю мозг, и — бац! Животное умирает. Мгновенно.
— И вы складываете зверюшек в мешки и уносите в холодильник?
— Да, в дни децеребрации.
— Часто такие случаются?
— По-разному. Когда доктору Понсонби или доктору Полоновски нужен передний мозг кошек — каждые две недели в течение пары месяцев, по три-четыре кошки в день. Доктор Сацума обращается гораздо реже — в год ему нужно кошек шесть, не больше.
— Насколько они крупные, эти кошки без мозга?
— Великаны. Самцы весят килограммов пять — семь.
Так, два этажа отработано, осталось еще два. С подсобными помещениями, лабораториями и отделением нейрофизиологии покончено. Теперь — наверх, познакомиться с персоналом четвертого этажа, потом спуститься вниз, к в нейрохимикам.
Три машинистки оказались обладательницами дипломов по естественным наукам, делопроизводительница могла похвастаться лишь школьным аттестатом — как одиноко, должно быть, она себя чувствовала! Вонни, Дора и Маргарет работали на громоздких пишущих машинках IBM со сферическими головками и могли напечатать «электроэнцефалография» быстрее, чем любой коп — аббревиатуру ДТП. Ловить здесь было некого, и Кармайн оставил их с миром. Делопроизводительница Дениза шмыгала носом и утирала глаза, роясь в открытых ящиках, машинистки строчили как из пулеметов.
Доктор Чарлз Понсонби ждал у лифта. Провожая Кармайна в свой кабинет, он объяснил, что ему пятьдесят четыре года, он ровесник профессора, которого и замещает во время отлучек. Они вместе учились в здешней частной школе, потом поступили на подготовительные курсы в Чабб и там же получили медицинские дипломы. Но после школы медицины их пути разошлись. Понсонби предпочел пройти ординатуру в Чаббе, Смит — при университете Джона Хопкинса. Однако разлука была недолгой: после возвращения Боб Смит возглавил Хаг и предложил Понсонби составить ему компанию. Это случилось в 1950 году, когда обоим было по тридцать лет.
«А ты-то почему застрял дома?» — гадал Кармайн, внимательным взглядом изучая главу отделения нейрохимии. Среднего роста и среднего телосложения, каштановые, с проседью, волосы, водянистые голубые глаза, очки-половинки, оседлавшие длинный костистый нос. Чарлз Понсонби казался типичным представителем рассеянного ученого. Его одежда была неряшливой, даже затрапезной, волосы — всклокоченными, а носки, как заметил Кармайн, непарными: темно-синий на правой
Любопытным открытием стали контрасты между кабинетами ученых. Кабинет Форбса потрясал чистотой, в нем не нашлось места ни для плюшевых портьер, ни для картин — только книги и бумаги, повсюду, даже на полу. Финч увлекался комнатными растениями, у него цвела изумительная редкая орхидея, а на фоне стен прекрасно смотрелись перистые папоротники. Чандра предпочитал кожаную мебель в стиле Честерфилда, застекленные книжные шкафы и изысканные шедевры индийского искусства. А доктор Чарлз Понсонби уживался в опрятном кабинете с мерзкими артефактами — высушенные человеческие головы и посмертные маски Бетховена и Вагнера. Стены украсил четырьмя репродукциями знаменитых картин Бокса и Мунка.
— Любите сюрреализм? — оживился Понсонби.
— Я поклонник ориентального искусства, доктор.
— Знаете, лейтенант, я часто думаю, что ошибся в выборе профессии. Меня пленяет психиатрия, особенно психопатология. Взгляните на эту сморщенную голову — кому она принадлежала? Какими видениями порождены эти картины?
Кармайн усмехнулся:
— Меня спрашивать бесполезно. Я всего лишь коп.
«А ты мне не друг», — мысленно закончил он. Это ясно как день.
После кабинета Понсонби показал ему лаборатории, аппаратура в которых была Кармайну знакома: атомно-абсорбционный спектроскоп, масс-спектрометр, газовый хроматограф, большие и малые центрифуги — все то же, чем пользовался в работе Патрик, только поновее и побольше. Здесь тратили деньги не считая.
Кармайн узнал, что мозг кошек превращают в субстанцию, которую Понсонби назвал «мозговым бульоном» — так естественно, что никто бы не уловил и тени шутки. Делают в лаборатории и бульон из крысиных мозгов. А доктор Полоновски ставит опыты с гигантским аксоном ноги омара — не большой клешни, а короткой ножки. Ох и здоровенные эти аксоны! Лаборантке Полоновски, Мэриен, часто приходится по дороге на работу заезжать в рыбный магазин и покупать самых крупных омаров из бассейна.
— И куда же потом деваются омары?
— Их делят между собой те, кто любит омаров, — объяснил Понсонби с таким видом, будто вопрос был неуместным и ответ напрашивался сам собой. — Остальные органы доктору Полоновски не нужны. В сущности, с его стороны — это любезность, он мог бы съедать этих омаров сам. А он отдает их всем по очереди. Кроме доктора Форбса — он вегетарианец — и доктора Финна, который слишком ортодоксален, чтобы есть ракообразных.
— Скажите, доктор Понсонби, местные служащие обращают внимание на пакеты с трупами животных? Если бы вы увидели большой, туго набитый пакет для трупов, что бы вы подумали?