Вкус полыни
Шрифт:
– Чистить зубы и спать!
Ночью мне не спится. Мать говорит, что состояние здоровья отца улучшается, но мне почему-то в это не верится. Утром пойду к директору лагеря, отпрошусь, чтобы съездить на велосипеде к отцу, – решаю я.
Утром Анатолий Федорович внимательно выслушивает меня, после чего объявляет, что к отцу я поеду вместе с ним в час послеобеденного сна. Оказывается, что он с моим отцом и матерью работали вместе в геодезической партии. Моя мать была сейсмологом, а он, как и мой отец, был подрывником. Они закладывали в шурфы, отрытые в земле на большой глубине, заряды аммонита, а затем их взрывали, и моя мать выявляла по приборам наличие пустот в толще земной коры. Таким образом, они искали нефть в болотах западной Сибири.
Обрадованный решением директора, я стремглав бегу к себе в палатку и сообщаю эту новость Расе. Затем мы идём с ним, а также с нашей пионервожатой Таней собирать лесную клубнику для моего отца на полянах, недалеко от нашего лагеря.
Отец выглядит похудевшим и болезненным. У него тяжёлое сотрясение мозга. Я прижимаюсь осторожно к его груди и затем целую в щёку, заросшую жёсткой щетиной.
Из разговора отца с Анатолием Федоровичем становится понятным, почему чечены напали на него. В тот день он ремонтировал в гараже служебный уазик, на котором они должны были поехать с военкомом по делам службы. Когда он зашёл в здание военкомата, чтобы сообщить комиссару о готовности машины к поездке, то увидел двух чеченов, которые что-то гневно кричали в адрес военного комиссара, а потом один из них сильно толкнул его в грудь, в результате чего тот упал на диван.
Отец, не раздумывая ни минуты, вступился за военкома и силой выдворил представителей Северного Кавказа из здания военкомата. Те, в свою очередь, озлобились на него, подкараулили, когда он шёл с работы, и нанесли ему удар гранитным булыжником сзади по голове. Проходящие мимо прохожие незамедлительно вызвали машину «Скорой помощи». Отца доставили в больницу, а в отношении нападавших чеченов милиция возбудила уголовное дело…
Отца наконец-то выписывают из больницы. Он ещё некоторое время не работает, так как находится «на больничном». Он ещё слаб, и я по-прежнему помогаю матери управляться с домашним хозяйством.
Придя из школы, я неожиданно для себя застаю у нас дома этих самых чеченов, с которыми о чём-то беседует отец. Один из них – огромный лысый верзила с чёрной бородой, а другой – поджарый со злым лицом, испещрённым следами оспы. Я спрашиваю у матери:
– Зачем они здесь?
– Займись лучше своими уроками, – бросает она мне в ответ, давая тем самым понять, что это не моего ума дело.
Я обижаюсь и ухожу в комнату к бабушке, где уже более получаса, с момента прихода чеченов, в изоляции пребывает мой младший брат.
Бабушка доверительно сообщает мне, что чечены пришли просить отца, чтобы тот написал им прощение, но отец не хочет этого делать.
В следующий раз появление чеченов на нашей улице издали замечает мой младший брат и сообщает мне об этом. Нам ясно, что они вновь идут к нам. Мы с братом быстро бежим в сенцы дома. Я хватаю табурет, на котором отец всегда рубит пыжи, когда заряжает патроны для охоты, и ставлю его сбоку у входной двери.
– Принеси мне круглое берёзовое полено, – прошу я своего младшего брата. – Чечены сейчас получат от нас по голове.
Брат бежит во двор к поленнице, но не успевает, я слышу скрип входной калитки.
– Эх, опоздали! – вырывается у меня.
Но тут мой взгляд натыкается на двенадцатикилограммовые гантели отца, лежащие в углу. Их моя мать нередко использует в качестве гнёта при засолке капусты. Я спрыгиваю со стула, хватаю одну из них и вновь пытаюсь встать на стул, но теряю при этом равновесие. Стул делает крен, и я падаю вместе с гантелей на пол. Услышав шум в сенцах, отец распахивает дверь и видит меня, корчащегося от боли. Ему становится понятным, чем вызвано моё падение. Он берёт меня на руки, вносит в спальную комнату и кладёт на свою кровать.
– Скажи, сын, нападение на чеченцев в гостинице твоих рук дело? – спрашивает он меня.
Я, молча, киваю ему в ответ головой.
Раздаётся стук в дверь. Отец выходит в коридор. Это пришли чечены. Я прислушиваюсь к их диалогу.
Чечены: мы принесли тебе деньги, много денег. В милиции сказали, что нужно прощение от тебя.
Отец: мне не нужны ваши деньги. Я ничего писать не буду, и не приходите больше ко мне. Придёте ещё раз пожалеете об этом.
Чечены: Не пугай нас. Ты сам виноват. Ты напал на нас в военкомате.
– Ах, вот как! – слышу я гневный возглас отца и следом какой-то грохот.
Я выскакиваю из спальни и вижу лежащего на полу верзилу с окровавленной головой, и отца с разбитой табуреткой в руке, склонившегося над вторым чеченцем, сидящим у печи. Тот, закрыв свою голову руками, что-то бормочет на своём языке.
– Тащи своего друга во двор, там увидишь ведро с водой, смой с него кровь. Если сунетесь назад в дом, то получите по пуле в лоб. Всё! Наш разговор окончен, теперь мы в расчёте, – кричит им вслед мой отец. – Заявление я из милиции сегодня же заберу.
Чечены уходят. Отец идёт к своему ружейному шкафу, стоящему в углу за комодом, достаёт из него охотничье ружье и говорит мне:
– Всё, сынок! Расчёт с них получен. Выкинь из своей головы мысль о мести за меня. Я сам разобрался с ними.
– Папа, ты правильно все сделал. Пусть знают наших, а то совсем обнаглели! – восторженно говорю я.
Побыв некоторое время дома, я убегаю сообщить эту новость своему другу Расе. Всю дорогу меня раздирает гордость за своего отца. Какой он у меня молодец!
Жаль, что моя мать так не считает. У женщин свои представления насчёт того, насколько хорош её муж. Ссорятся мои родители нечасто, ибо мать умная женщина и не докучает своему мужу, несмотря на то, что она совсем нетерпимо относится к его мужским шалостям, которые иногда имеют место быть. В их семейных спорах я всегда на стороне матери, может потому, что я у неё первенец и родился к тому же восьмого марта.
Кем я буду, когда вырасту, я не знаю. Мать советует мне, чтобы я после десятилетки, вместе с моим двоюродным братом Геннадием, поехал поступать в Красноярское художественное училище имени Василия Ивановича Сурикова. Ей очень нравятся несколько рисунков, нарисованные мной маслом на тему «Дельфиниада». А ещё она в полном восторге оттого, что я по памяти рисую профили вождей мирового пролетариата: Маркса, Энгельса и Ленина. В связи с этим она пророчит мне такую же судьбу, как у моего школьного учителя по рисованию, отличавшегося необыкновенным талантом, которого все в школе называли не иначе как «Буратино», потому как у него большой сизый нос.