Вкус яда
Шрифт:
– Пожалуйста, не забирай меня туда, – умоляю я, безрезультатно дергая его за руку. Я говорю тихо, чтобы не услышали прохожие. И чтобы не устраивать сцен. – Просто выслушай меня. Я не убивала своего отца.
– Тогда скажи мне, почему ты – принцесса, в распоряжении которой кухня, полная слуг, – сама приготовила пирог?
– Это был подарок. Предложение мира.
Он бросает на меня понимающий взгляд.
– Потому что вы двое поссорились, верно?
Я поджимаю губы. Есть ли что-нибудь, чего он не знает?
– Если хочешь убедить меня в собственной
– И тогда ты позволишь мне уйти?
Он ничего не говорит, только ускоряет шаг, отчего мы все быстрее приближаемся к отделу Лени. Я понимаю его молчаливое послание. Мое время на исходе. Сейчас или никогда.
Правда срывается с моих губ.
– Мы поссорились.
– Из-за чего?
– Из-за его жены, – говорю я сквозь зубы.
– Подробнее.
Я прикусываю губу, моя тяга к настойке становится сильнее с каждым шагом, с каждым погружением в эти эмоции. Я провожу свободной рукой по юбке, пытаясь сосредоточиться на мягкой текстуре, но это мало успокаивает мои нервы и не унимает остроту моего желания.
– Королева Трис пригрозила вышвырнуть меня из дворца после того, как я… отказалась выходить замуж за ее племянника.
Охотник за головами смотрит на меня.
– Почему ты отказалась?
Я вздергиваю подбородок, стараясь не думать об Альберте или раздражении, которое он во мне вызывает. На один краткий миг мне показалось, что я нашла кого-то, кого смогу полюбить. Кого-то, кто полюбит меня в ответ. Но, как и следовало ожидать, я ошиблась.
Какого цвета мои глаза, Альберт?
Твои глаза? Они… они прекрасны. Зеленые. Совсем как мои. Вот почему мне так нравится смотреть на тебя. Я могу утонуть в этих глазах.
Мои глаза не зеленые. Они серые. То, что ему больше всего нравилось во мне, – ложь.
– Я отказалась, потому что он не любил меня.
– Твоя мачеха сказала кое-что другое. Она утверждала, что ты разбила бедняге сердце.
Я прожигаю его взглядом.
– Моя мачеха ничего обо мне не знает.
Охотник осматривает меня с головы до ног, прежде чем отвести взгляд.
– Как твой отец отнесся к тому, что его жена хочет выгнать тебя из дворца?
Мой желудок сжимается. Я помню спор, который возник между нами после того, как отец сказал, что согласен с моей мачехой. Что он думает, будто для меня было бы неплохо выбраться из дворца и пойти своим путем. Я вспоминаю пронзившее меня насквозь чувство предательства, когда отец признался, что уже записал меня в университет, куда мне следует отправиться к концу недели. Я возражала, но он настаивал, что я обязана позаботиться о себе. Сделать что-нибудь не для кого-то, а для себя.
«Ты не понимаешь, – сказала я ему. – Я существую только в твоих глазах. В другом месте меня попросту нет».
«Пришло время тебе позволить кому-то еще увидеть тебя».
Именно эти слова привели меня в ярость. То, что он предположил, будто я виновата, что обладаю такими силами. Хотя ему лучше, чем кому-либо другому, было известно, что я не могла их контролировать. Он видел последствия. Услышать, как он предполагает, что я сама навлекла на себя эту беду…
Новая волна гнева захлестывает меня, пока я не напоминаю себе… Напоминаю…
Что больше не на кого злиться.
Потому что мой отец мертв.
Я почти падаю на своего похитителя, но он удерживает меня на месте, крепко схватив за закованную в наручники руку.
– Он собирался отослать меня, – объясняю я дрожащим голосом. – Признаю, моя реакция была недостойной. Я наговорила ему ужасных вещей.
– Например? – В его голосе не слышится ни осуждения, ни даже любопытства. Его тон такой ровный, такой сухой и нейтральный, что это каким-то образом успокаивает меня. Немного.
– Я… я заявила, что он изменился после женитьбы на королеве Трис. Сказала, что он больше не защищает меня. Не оберегает. Я бросилась прочь, но тут же пожалела о сказанном. Вот почему я испекла пирог.
Слезы наворачиваются на глаза, когда я вспоминаю свой отвратительный, ужасный пирог. Я думала, дворцовый пекарь оторвет мне голову, услышав, что я хочу сделать все сама.
– Но почему ты все-таки приготовила его? Какая именно причина кроется за этим?
Если бы у меня были более темные чувства к моему похитителю, его догадливость впечатлила бы меня. Он задает вопросы точно так же, как я наблюдаю за своими целями, когда занимаюсь сватовством. Пытается копнуть глубже.
– Я испекла этот пирог, потому что хотела напомнить отцу, как все было до того, как Трис вошла в нашу жизнь. До его женитьбы в нашем доме готовила только я. Отец был слишком занят, всегда работал. Если бы не моя ужасная стряпня, он рисовал бы и во время обедов и ужинов. Видишь ли, мой отец был художником.
Охотник за головами, чьего имени я до сих пор не знаю, кивает.
– Да, именно так он завоевал расположение королевы Трис. Написал ее портрет.
– Да, написал, – говорю я, не упоминая, что и сама приложил руку к этому самому портрету. Одно из последних творений, над которыми мы с отцом работали вместе. Благодаря моей магии отец смог выделить три вещи, которые Трис больше всего ценила в себе – ее волосы, кожу и губы, – а также проработать другие качества, которые привлекали Весеннюю королеву. Красоту, обаяние и привлекательность. Королева Трис была так очарована своим портретом, что сделала моего отца одним из любимых мастеров и предоставила нам комнаты во дворце. Вскоре после этого они с отцом полюбили друг друга. Она сделала его своим мужем, а позже – королем. Настоящая честь, учитывая, что королевские титулы не присваиваются супругам правящих монархов острова. Трис так сильно любила отца, что не могла позволить ему оставаться только ее супругом. Однако он не принял бы столь великую честь, не стань я принцессой. Трис подчинилась неохотно.
Мы подходим к заднему входу Отдела Лени, и два швейцара распахивают двойные двери. Когда мы переступаем порог, они не смотрят в нашу сторону, даже на наши все еще сжатые руки. Паника подступает к моему горлу, когда охотник ведет нас по роскошному, устланному фиолетовым ковром коридору. Шары света, отскакивающие от серебряных канделябров, освещают наш путь. Мы можем оказаться всего в нескольких секундах от конца нашего путешествия. Все зависит от того, где именно расположен его номер. Больше он не станет меня слушать.