Вкус желания
Шрифт:
Больше он не произнес ни слова. Джессика снова почувствовала себя чужой. Что произошло? Почему Джереми, который так мило говорил с ней первый раз, сегодня так дипломатично закончил разговор и дал ей понять, что не желает больше разговаривать?
Стараясь казаться спокойной, Джессика взялась за еду, но кусок не шел ей в горло. «Неужели я так сильно изменилась, — почти с отчаянием думала она, — что даже Джереми, видевший меня раз в жизни, почувствовал произошедшую во мне перемену и эта перемена не пришлась ему по душе?»
Она попыталась взглянуть на себя со стороны. Как она должна выглядеть
Ей неожиданно стало тяжело дышать. Может, так и должна выглядеть любовница богатого мужчины? И, взглянув на нее пристальнее, Джереми это тут же понял?
Ужин тянулся бесконечно долго. После него последовал аукцион, на котором, как поняла Джессика, Сальваторе внес щедрое пожертвование в виде отпуска на роскошной вилле в Сицилии. Виды острова, где кому-то посчастливится побывать, замелькали на гигантском экране: невероятно красивый пейзаж с рядами лимонных деревьев, протянувшихся вдоль пляжей, навевающих мысли о райском уголке, невысокие, покрытые буйной зеленью горы, древние города с их уходящей в глубь веков историей...
Джессика украдкой бросила взгляд на профиль Сальваторе и увидела, как по его лицу бродит легкая улыбка. О чем он думает в эту минуту? Ответ ясен. О чем может мечтать тридцатишестилетний мужчина, снова увидевший родную землю, как не о молодой невинной жене, когда он введет ее в свой дом?
Боль пронзила все ее существо. Останется ли в его памяти маленький уголок для Джессики Мартин или она встанет в один ряд с другими его любовницами, чьих лиц он, возможно, даже уже и не помнит?..
Джессика все еще была во власти этой боли, когда Сальваторе повернулся к ней. В салоне лимузина было тихо, слышалось только негромкое ровное урчание мотора.
— Ты молчала почти весь вечер, — первым нарушил эту тишину Сальваторе. — Что-то случилось?
Вопрос Сальваторе застал Джессику врасплох.
— В самом деле? — спросила она, принуждая себя улыбнуться. — Нет, ничего не произошло. Тебе показалось. — Она перевела взгляд на окно, за которым мелькали светящиеся в ночи фонари.
— Нет, не показалось, — медленно сказал Сальваторе. — Может, ты была разочарована тем, что Джереми был менее восприимчив к твоим чарам, чем в вашу первую с ним встречу?
— О каких чарах ты говоришь? — через силу засмеялась Джессика. — Он даже не узнал меня.
Сальваторе провел рукой по ее платью, наслаждаясь прикосновением к гладкому мягкому атласу.
— Но ведь это хороший знак, разве не так? Разве новый гардероб женщины не предназначен для создания другого имиджа? Ты должна радоваться.
— Может быть, — пожала плечами Джессика, не имея сил на возражения.
Она чувствовала себя как не расцветший еще садовый цветок, который неожиданно срезали и унесли в дом. Тепло заставило раскрыться его бутон, но под влиянием этого же тепла он так же быстро отцвел и увял...
— Что-то я не слышу в твоем голосе особой радости, — негромко сказал Сальваторе. — Неужели ты настолько наивна, что не видишь того, что видят остальные, тем более мужчины? Ведь мы столько времени провели вместе...
Их взгляды встретились.
— Что, на мне горит твое клеймо? — не удержалась Джессика, и ей вдруг показалось, что на самом деле на ее теле остался какой-то знак, как ценники, которые по-прежнему висели на большей части купленных для нее Сальваторе вещей.
«Должно быть, то же самое почувствовал и Джереми, — подумала она. — И как его можно винить за то, что он не захотел говорить со мной? Ведь Джереми понял, что я продалась Сальваторе за несколько десятков атласных и шелковых платьев и за кучку драгоценностей».
В эту минуту Джессика была сама себе противна. Если раньше слово «любовница» не вызывало в ней отвращения, то сейчас оно ощущалось во рту мерзким привкусом. Возможно, все было бы проще, не будь она влюблена в Сальваторе, ведь любовницы для того и существуют, чтобы удовлетворять все мужские потребности и больше ни на что не рассчитывать.
Глаза Сальваторе потемнели. Его взгляд прошелся по ее телу, словно он на самом деле намеревался отыскать на ней свой знак.
— Если и было какое-то клеймо, то оно уже стерлось, — охрипшим голосом заявил он и, схватив ее за талию, пересадил к себе на колени. — И должен признаться, мне не нравится мысль, что ты разгуливаешь на свободе без знака, что ты принадлежишь мне.
«О, если бы я только принадлежала тебе!» — мелькнуло в голове у Джессики, когда она почувствовала твердые мужские губы, прижавшиеся к ее губам в жадном, требовательном поцелуе, и закрыла глаза.
Оторвавшись от ее губ, он дотронулся до них пальцем.
— Вот теперь уже лучше, — с удовлетворением сказал Сальваторе, глядя на ее слегка припухший рот со смазанной помадой.
Джессика открыла глаза, терзаемая желанием снова ощутить прикосновение этих губ, а также и невеселыми мыслями, закравшимися ей в голову этим вечером и все никак не дававшими ей покоя.
— Как было в Санта-Барбаре? — спросила она, не желая поддаваться своим страстям.
— Дождливо. Шумно. Все как обычно.
Сальваторе не стал говорить о женщинах, которые почти не давали ему прохода. Да и о чем бы он стал рассказывать? Что, несмотря на всех окружавших его красоток, он скучал по Джессике и жалел, что уехал в тот вечер, не настояв на том, чтобы она провела ночь с ним? Скучал именно по ней, по ее голосу, смеху, улыбке, а не только по ее восхитительному телу...
Такое чувство он испытывал впервые. Как правило, если Сальваторе скучал по женщине, это означало, что ему был нужен только секс. Он наслаждался женским телом точно так же, как едой или хорошим вином. Во время же поездки в Санта-Барбару Сальваторе понял, что, как бы красивы и утонченны ни были его собеседницы, он хочет видеть на их месте Джессику.
И это чувство его тревожило, так как означало, что он стал в какой-то степени зависим от Джессики, а Сальваторе никогда не был ни от кого зависим, наоборот, очень многие люди зависели от него, не говоря уже о женщинах. Но еще ужаснее было то, что ему снова хотелось услышать от Джессики слова, как ей было плохо без него.
Сальваторе провел рукой по ее шелковистым волосам.
— Ты скучала без меня? — следя за тем, чтобы его голос звучал небрежно, спросил он.
— Да.
— И как сильно?