Владетель Мессиака. Двоеженец
Шрифт:
Но Лагульф, увидя в руках Каспара д'Эспиншаля свою бутылочку, только покачал головой.
— Это понятно. Он принял смертельный яд. — Прослушав пульс, доктор прибавил: — Он уже умер!
Весть эта разнеслась по толпе. И пока составлялся протокол, народу сбежалось еще больше: свирепые крики требовали, чтобы тело магната было отдано городским профосам, чтобы ему мертвому отрубили голову. Только личная бдительность Телемака де Сент-Беата помешала черни надругаться над трупом. Телемак де Сент-Беат приказал разбудить уже спавших патеров ордена святого Франциска с тем, чтобы они немедленно приготовили катафалк в их церкви.
— Похороните графа Каспара д'Эспиншаля, достойные отцы, — говорил Телемак де Сент-Беат монахам. — При жизни Каспар д'Эспиншаль был великим злодеем, но теперь — это только мертвое тело дворянина и не следует отдавать его на поругание черни.
Комиссары «Трибунала Великих дней» сейчас же дали знать графу Шато-Морану о случившемся, и так как Каспар д'Эспиншаль уже мертв, то советовали ему отложить бесплодные погони за ним в горах Вале.
В этот самый день, под вечер, в Клермон вошел мальчик-крестьянин с глазами, бегающими, как у зверька, и пробрался к площади Иуды. Там толпилось несколько любопытных и громко разговаривали. Двое между ними ораторствовали громче других.
— Надо Лагульфа благодарить за эту смерть! — восклицал один. — Телемак де Сент-Беат только воспользовался случаем, подготовленным совсем не им.
— Что вы толкуете? — прервала его другая особа из толпы. — Если вы так рассуждаете, очевидно, вы не знаете, что такое Каспар д'Эспиншаль! Более того, вы сами д'эспиншалист, потакатель его злодейств; вы, может быть, даже его сообщник. Ого! Если так… Товарищи! Не мешает нам повесить этого д'эспиншалиста немедля.
Лакей Лагульфа просто остолбенел от таких речей, и в особенности от такого заключения Бигона (это был все он же), и поспешил отречься от своего мнения.
— Я ни слова не сказал в похвалу умершему злодею. Утверждаю одно: моему господину принадлежит половина награды за поимку Каспара д'Эспиншаля.
— Как! Что! — заревел Бигон. — Сравнивать пластырника, лекаришку с моим господином, пресветлейшим кавалером Телемаком де Сент-Беатом. Ну, это верх дерзости!
В эту минуту кто-то сзади потянул оратора за фалду сюртука; он обернулся, и глазам его представился упомянутый нами уже крестьянский мальчик.
— Мне кажется, вы — человек честный и умный, — шепнул ребенок.
— Мне всегда так говорили, по крайней мере, — ответил Бигон. — Что же тебе надо, друг мой?
— Я хотел бы знать все случившееся с Каспаром д'Эспиншалем.
— Это я могу рассказать обстоятельнее, чем другие. — И болтливый экс-купец бакалейным товаром передал все подробности борьбы и смерти грозного сеньора. Лицо мальчика кроме любопытства, казалось, не выражало ничего особенного. Наравне с другими из толпы он прослушал и заключение Бигона о том, что теперь мертвый граф лежит в церкви отцов францисканцев, а завтра его похоронят у входа на кладбище, именно там, где всегда хоронят самоубийц.
Мальчик поклонился и ушел торопливо, ворча:
— Они думают, что Каспар д'Эспиншаль умер! Да разве он может умереть? Он их, наверное, одурачил. Я пойду ждать его туда, где он велел, — в лесу.
И Миц ушел из Клермона, уверенный в том, что Каспар д'Эспиншаль не умер.
XVI
Катафалк, на котором положено было тело Каспара д'Эспиншаля, стоял посередине церкви отцов францисканцев; до вечера вокруг гроба собиралось множество любопытных; к ночи церковь опустела и ее заперли. Только четыре свечи горело около катафалка, и все огромное здание церкви было залито мраком. Согнувшись в креслах, старичок монах, с большой белой бородой, читал погребальные молитвы, время от времени поглядывая на мертвое тело человека, которого злые страсти столько наделали бед в мире и которое лежало охладелое и бессильное между гробовыми досками.
Из отворившейся ризницы вышел толстый господин и, тяжело ступая, приблизился к катафалку. Монах посмотрел на вошедшего и крикнул:
— Дон Клавдий-Гобелет!
— Да, это я. Приехав в Клермон закупить кое-что, я здесь услышал о трагической смерти моего несчастного сеньора и пришел проведать его. Брат Хризолог! Этот бедный умерший не очень-то заслужил людское сочувствие.
— Говорят, что так.
— Был он разбойником. Судьи глупы! Они и четвертой части преступлений Каспара д'Эспиншаля не знают. Этот Каспар д'Эспиншаль, которого черти станут мучить во веки веков, был настоящий антихрист!
— И вы так долго с ним вместе уживались!
— Я хотел его обратить. Ну, да это то же самое, что сделать уголь белым или воскресить мертвого.
Произнося эти слова достойный капеллан, что называется, подавился своим собственным словом и окаменел с открытым ртом.
Мертвец в гробу пошевелился.
Отскочив в сторону, дон Клавдий-Гобелет упал на Хризолога, издавая дикие вопли, сделавшись вдруг бледнее мертвого.
— Ты видел? — спросил он, дрожа, старика.
— Что такое я мог видеть?
— Граф пошевелился.
Хризолог улыбнулся суеверию своего собрата.
— Я этому не верю, ведь я в здравом рассудке.
— Не веришь? Так погляди же.
Взяв свечу в руки, дон Клавдий-Гобелет подошел к мертвому, который теперь лежал неподвижно.
— Удивительная вещь, — шептал он. — Мне казалось, я так хорошо видел.
Но он не окончил монолога. На этот раз вскрикнул Хризолог: труп поднялся и сел в гробу.
— Иисусе Христе! Спаси нас! — шептали монахи.
— Что это значит? — раздался громовой голос.
Дон Клавдий-Гобелет схватил за руку старого францисканца, и оба упали лицом на пол церкви в крайнем ужасе. Ни уходить, ни кричать у них не было сил.
Граф Каспар д'Эспиншаль встал, шатаясь; его глаза, широко раскрытые и неподвижные, походили на глаза человека, пробудившегося от летаргического сна. Прежде всего он заметил катафалк и свечи.
— Значит, я умер, — подумал он первоначально. Но полное соображение скоро к нему возвратилось: припомнив свое происшествие у доктора Лагульфа, бегство по крышам, Телемака де Сент-Беата, стражу и комнату старухи, он вспомнил и то, что выпил яд.