Владимир Мономах
Шрифт:
Были в городе также звероловы, продававшие купцам драгоценные меха, и пчеловоды, разводившие пчёл или занимавшиеся бортничеством в дубравах. Мёд и воск тоже находили хороший сбыт.
Мономах с удовольствием подумал, что богатый и благоустроенный город оставил своему сыну Ярополку. Но из тьмы прошлого доносились вопли избиваемых половецких послов. Сколько раз на ночном ложе, в часы одиноких раздумий верхом на коне эти крики беспокоили его совесть. Всё происходило на дворе у Ратибора, но эти крики доносились далее до княжеского дворца. Боже милосердный! Сколько раз убеждал он себя, что не собственной корысти ради он решился на такое дело. И всё-таки внутренний голос укорял его и говорил: «Разве не в свою
Как всё это случилось? В Переяславскую землю явились ханы Итларь и Китан, уверяя, что хотят мириться с русским князем. Им, очевидно, хотелось получить подарки от Мономаха, который предпочитал откупаться от кочевников, чем воевать с ними. Ханы привели с собой множество всадников. Китан остался с ними за далёкими валами, и Владимир дал ему в заложники своего маленького сына Святослава, а Итларь, в полной уверенности, что теперь ему не грозит никакая опасность, вошёл с немногими знатными воинами в городские ворота и остановился на дворе у посадника Ратибора.
Босые и полуголые, не привыкшие к теплу русских домов, половцы сидели, скрестив ноги, на коврах, ели мясо, выбирая на серебряном блюде куски пожирнее, и Итларь втайне надеялся, что боярин подарит ему блюдо, когда они станут покидать город, чтобы вернуться в степи. В боярских яствах рот приятно обжигали приправы с перцем, и еду надо было запивать хмельным напитком, приготовленным из пчелиного мёда.
Насытившись, воины молча сидели кружком и глядели друг на друга. Посадник разговаривал с Итларем, и хан с удовольствием поддерживал беседу, так как Ратибор знал немного их язык. Ратибор, старая лиса, хорошо знал половецкие повадки. Язычники почитали звёзды, верили, что небесные светила влияют на судьбу человека. Они хоронили мертвецов, насыпая над ними высокие курганы и поставив наверху каменную бабу с чашей в руках, и всегда её лицо обращалось к востоку. Вместе с ханами зарывали их коней и любимых рабынь. Это было ещё не всё. Кочевники не трудились на нивах, а предпочитали добывать всё необходимое для жизни не только от своих многочисленных стад, но и войной, отчего было вечное беспокойство для их соседей. Поэтому хлебопашец ненавидел половца как природного врага, а половцы презирали хлебопашцев.
Когда Ратибор покинул гостей, Ехир, молодой сын Китана, сказал, причмокивая губами:
— Хорошо живут оросы!
Это был первый его поход, он выглядел ещё совсем мальчиком.
Итларь, не поворачивая головы, с насмешкой посмотрел на Ехира.
— Что ты понимаешь? Ты — половец, свободный всадник на коне, а завидуешь оросам?
Ехир видел сегодня впервые каменные здания, большие церкви, полные непривычных вещей, каким-то чудом державшиеся в воздухе тяжкие своды, тогда как самый маленький камешек, подброшенный вверх, немедленно падает на землю. Русский пленник, приставленный к ханскому сыну, чтобы обучать его языку врагов, рассказывал ему, что существуют книги, в которых написано о том, как были созданы земля, солнце и звёзды…
Спорить со старшими неприлично даже для сына хана, однако он не выдержал и возразил с мальчишеским упрямством:
— Сегодня я вошёл туда, где молятся оросы. И увидел там на стенах изображения старцев и крылатых юношей. Они смотрели на меня со всех сторон зрячими глазами, и нигде нельзя было скрыться от их взоров. Если я отходил направо, они смотрели на меня, налево — они тоже не спускали с меня глаз. Как бы живые люди. Но если подойдёшь к стене, то убедишься, что это лишь краски.
Итларь, всё так же презрительно скосив глаза на отрока, стал журить его:
— Ехир, ты неразумный жеребёнок и прыгаешь по полям жизни, задрав хвост своей глупости. Ты ещё не зарубил ни одного врага, не привёл на аркане ни одного пленника, а смеешь рассуждать пред старыми воинами, будто ты умудрённый опытом старец. Не твоё дело болтать о подобных вещах. Каждому своё. Оросы спят в тёплых избах, мы — в кибитках или под открытым небом. Они пашут нивы, мы скитаемся свободно по всей земле. Но враги строят крепости на наших путях, взрывают оралом почву, на которой назначено расти диким злакам для коней и верблюдов, поэтому если ты воин и любишь славу, то должен убивать врагов и жечь их города, чтобы стало больше простора для половецких табунов…
Он окинул взором сидящих вокруг, кивавших головами в знак одобрения, и прибавил:
— …а не удивляться каменным зданиям и крылатым юношам. Вот побываешь в Судаке или в Каффе и там тоже увидишь другое. Однако не забывай, что твой мир не имеет пределов и напоен запахом полыни.
Мальчик, покрасневший от этого выговора до корней волос, пробормотал себе под нос:
— Разве мы не пришли сюда, чтобы мириться с оросами?
— Зачем мы пришли сюда, — бросил взгляд хан на дверь, — знают старшие. Твой отец и я. Дело юношей — молча исполнять то, что им прикажут.
Молодой Ехир умолк и не возражал более. Самый старый из воинов, по имени Шекри, похвалил Итларя:
— Ты хорошо сказал, мудрый хан. И справедливо!
Итларь ничего не ответил, так как не нуждался в подтверждении своих мнений. Другие тоже молчали, переваривая пишу.
На землю спускался ранний вечер. В такой час в степи распрягают кибитки и поят животных. В горнице было душно под низким деревянным потолком. Пришли слуги и ловко убрали со стола остатки пищи, унесли серебряное блюдо, и Итларь проводил его взглядом, мысленно определяя вес серебра и его цену. Он был уверен, что рано или поздно эта вещь будет лежать в его повозке. Половец привык терпеливо ждать, сидя вот так на ковре, или на простой, конской попоне, или верхом на коне, в долгих переходах среди солончаков.
В тот вечер в Переяславль прискакал с каким-то тайным поручением от великого князя Святополка боярин Славята. Узнав о его прибытии, Мономах вышел из опочивальни, закрыв Псалтирь, которую по обыкновению читал перед сном, Гита спросила тревожно:
— Куда ты? Куда ты?
— Спи, спи… — прикрыл её одеялом Владимир. — Мне надо поговорить со Славятой. Боярин Славята приехал из Киева.
Гита села на постели.
— Боже, когда всё кончится и Святослав вернётся ко мне?
— Успокойся, ему ничего не грозит.
— А если его убьют половцы?
— Ни один волос не упадёт с его головы.
— Мне страшно, — цеплялась она за мужа.
Он сказал какие-то слова метавшейся на постели супруге, не сомкнувшей глаз в ту ночь, и вышел в сени. Там стоял крепко сбитый человек среднего роста. Золотистые усы сливались у него по обеим сторонам с такой же светлой бородой. Голубые глаза поблескивали. Славята был родом новгородец и, как многие новгородские мужи, отличался предприимчивостью и быстрым умом.
Князь долго совещался с посланцем, поднял среди ночи Ратибора и старших дружинников, и Славята убеждал Мономаха на совете, что ныне представился удобный случай расправиться с ненавистными врагами. Царь только что дал знать в Киев, что по полученным от греческих купцов сведениям, вполне достоверным, Итларь и Китан замыслили обмануть русских князей, и поэтому советовал действовать решительно. Князь Святополк тотчас послал боярина в Переяславль. Но так ли это? Владимир рассуждал сам с собою. Не хочет ли царь поссорить его с половцами? Какая польза грекам, если он схватит послов? Ему и раньше было не до сна, а теперь он позабыл совсем, что близится полночь. Страшно нарушить клятву, даже данную врагам. За это грозили вечные муки в аду. И в сей жизни нет пощады за клятвонарушение. Ни от своей собственной совести, ни от суда людей. Однажды отец Гиты нарушил данное слово. И что же он принял? Ужасную смерть…