Владимир Мономах
Шрифт:
Олег и Борей слушали рассказ с затаённым вниманием. Всё это вполне соответствовало истине. Когда случался неурожай, бедняки часто были вынуждены продавать своих детей в рабство. Феофания не понимала языка руссов, но она думала о своём, бледнела от волнения при мысли, что скоро наступит ночь и она останется наедине с супругом в опочивальне. Мелетий тоже не знал русского языка, хотя и смеялся порой без всякой видимой причины. Однако все давно к этому привыкли.
— Отдавая сына вельможе, старец завещал отроку молиться в каждой церкви, которую он встретит на своём пути. И вот что произошло. Однажды молодой слуга увидел, что госпожа творит блуд с другим рабом. Он никому ничего не сказал, но ужаснулся. А госпожа опасалась, что он донесёт на неё, и стала так уговаривать мужа: «Этот новый раб злоумышляет против тебя. Не подсыпал ли он яда в твою чашу, когда ты пил вино перед охотой?
Олег слушал не без увлечения, но сохранял княжеское достоинство. Зато Борей весь превратился в слух и даже забыл о своих обязанностях повара. Он перестал вращать вертел, и мясо стало подгорать. Олег крикнул:
— Не пренебрегай работой, кухарь!
Борей спохватился, и железный прут снова стал поскрипывать на подпорках.
— Господин послушался злой жены и послал молодого раба к судье, вручив ему красный плат. Но отрок зашёл, по своему обыкновению, в церковь, что стояла на его пути, и задержался там на молитве. Между тем уже отправили второго раба за головой того, кого почитали казнённым. Этот посланец зашёл не в церковь, а в кабак. Там собутыльники сообщили ему, что отрок молится. Раб подумал, что, наверное, получит награду от судьи, если сам отнесёт плат, и стал уговаривать юношу: «Ты помолись, а я отнесу судье подарок, а позднее и ты придёшь к нему, и мы вместе возвратимся в дом нашего господина». Молодой слуга охотно согласился, и судья велел отрубить голову тому, кто принёс платок, как было условлено. А когда явился отрок, ему вручил голову несчастного, завёрнутую в тряпицу, и он принёс её госпоже, даже не подозревая о том, что несёт, и господин с женою были поражены ужасом…
Борей покачал головой. Подобные вещи могут происходить на земле, где всё полно случайностей, и ничего чудесного в этом событии не было. Он радовался, что услышал такую поучительную притчу, так как страшная история заставляла подумать о собственной судьбе, а потом снова принимался за свой кусок мяса. Иоанникий, с удовольствием обсасывая пальцы, рассказывал:
— Сегодня я прогуливался в городе и видел, как люди рыли яму, чтобы заложить основание для нового дома. Представьте себе, они нашли в земле мраморную статую какого-то древнего мудреца или законодателя. Это напомнило мне о том, что я прочёл в одном сочинении. Якобы в прежние времена на острове стояла огромная статуя языческого бога. Она была так велика, что один палец её равнялся по величине человеку. Будто бы на отливку этого истукана пошло пятьсот талантов меди и столько же обыкновенного железа. Его сооружали двенадцать лет. За высоту статуи её называли Колосс. Правая нога идола стояла на одной стороне входа в корабельное пристанище, а левая на другой, и между ними свободно могли проходить большие морские корабли. Но однажды на острове произошло землетрясение, и статуя упала на землю. Когда сарацины временно захватили остров, их военачальник Моавия разбил истукана на куски и переправил металл в Сирию. Там выставленную для продажи на базаре медь приобрёл иудейский купец и нагрузил её на девяносто верблюдов…
Словоохотливый Иоанникий готов был рассказывать и другие истории, не менее занимательные, но ужин приходил к концу, всё вино выпили, и старая Дула уже готовила на ночь постели. Феофания уверяла, что она утомлена и хочет поскорее прилечь. Кандидат и разговорчивый переводчик уходили восвояси, а супруги отправлялись в опочивальню. С некоторых пор положение в этом доме улучшилось, потому что родители Феофании нашли способы помогать несчастной дочери и присылали ей необходимое. Олег спал теперь на пуховой перине. Из окна было видно зеленоватое море. Сладко пахнул лавр. Князю казалось, что он с утра до вечера ест мёд.
Так прошёл ещё один год, и наступил третий. Никто не знал, о чём шепчутся на ночном ложе Олег и Феофания, мешая русские и греческие слова, но в монастыре стали появляться подозрительные странники. Они вели какие-то переговоры с Феофанией и снова покидали монастырь. Всё это давно заметили кумушки, занимавшиеся стиркой и пересудами на монастырском дворе, но ни кандидат, ни Иоанникий ничего не замечали, благодушествуя в таверне «Звезда Камира», у старого Киклофора; Мелетий вспоминал свои
— Куда уехал твой слуга? — допытывался соглядатай, и стоявший рядом с ним озабоченный начальник стражи смотрел то на одного, то на другого.
Олег презрительно скривил губы.
— Откуда мне знать? Разве не обычное дело, что рабы убегают от своего господина?
Кандидат и Иоанникий переглянулись и отправились в таверну, чтобы обсудить этот вопрос за кувшином вина. В конце концов, может быть, и не было причин волноваться? Сосланный архонт спокойно проживал в монастыре и не делал никаких попыток к бегству, за что пришлось бы ответить наблюдающим перед высшей властью. Однако в харчевне передавали о странных слухах. Некоторые из посетителей, в том числе таможенные надсмотрщики, утверждали, что прошлой ночью к берегу подошёл какой-то чёрный корабль, долго стоял при лунном освещении, а потом поднял парус и ушёл в море, едва лишь занялась заря.
— Сарацины? — с тревогой спрашивал надсмотрщиков Мелетий.
— Или морские разбойники, — объяснял старый Киклофор. — Уже было так раньше. В царствование блаженной памяти Константина, помню, тоже приходил разбойнический корабль и пограбил Камир. Тогда они убили стратига Леонтия.
Но вокруг было так спокойно и тихо, так сияло солнце, что не хотелось утруждать себя излишней мыслительной работой…
Однако спустя некоторое время снова появился в монастыре Борей, так же неожиданно, как и исчез. Иоанникий и Мелетий хотели допросить его с применением пыток, но Олег сказал, что слуга бежал и вернулся, раскаявшись в своём поступке, и поэтому нет никаких оснований наказывать беглеца, и даже пригрозил начальнику стражи и соглядатаю, что Феофания напишет в Константинополь о неприятностях, какие ему чинят на острове, и царь строго накажет притеснителей. Иоанникию было известно, что в столице считаются с русским пленником и даже неизменно справляются о его здоровье, и поэтому он поопасался поступить с Бореем сурово, как в данном случае требовал закон, а ограничился тем, что обо всём доложил стратигу острова. Но, очевидно, здешний райский климат не располагал служителей василевса к большому служебному рвению. Стратиг был ещё более ленив и равнодушен к государственной пользе, чем Иоанникий. Разговор длился недолго. Стратиг, ковыряя костяной зубочисткой в зубах, спросил:
— Разве архонт уже покинул остров?
— Не покинул.
— О чём же ты хлопочешь?
— А если он исчезнет как дым?
— Тогда мы и примем соответствующие меры.
— Увы, уже будет поздно.
— Однако не следует и предварять события.
На обед стратигу подавали сегодня мидии, отваренные с чесноком и пахучими травами, и чудесную похлёбку из морских рыб. Он совсем не собирался портить себе пищеварение всякими пустяками. Это во-первых. Кроме того, ведь всегда можно найти объяснение любому упущению и составить по этому поводу доклад логофету.
Соглядатай поплёлся домой. Но по пути встретил на базаре Борея и опять приступил к допросу.
— Где же ты пропадал столько дней, нечестивец? — спрашивал он, подозрительно осматривая скифа.
Борей неопределённо махнул рукой:
— Там.
— Где там? В Камире?
— В Камире, — охотно согласился Борей, у которого не хватало воображения придумать что-нибудь более правдоподобное.
— Но знаешь ли ты, что стратиг может пытать тебя огнём и железом, чтобы ты открыл истину?
— Не боюсь тебя.
— Князь посылал тебя куда-нибудь?
— Не посылал.
— Ты лжёшь. В харчевне говорят, что ты в пьяном состоянии рассказывал, будто путешествовал в Таматарху.
— Ничего не знаю.
— В город, из которого приехал князь Олег.
Впрочем, всем было известно в городке, что Феофания ждёт ребёнка. Это обстоятельство успокаивало и кандидата и соглядатая. Разве возможно предпринимать что-либо при таких обстоятельствах? Всякое существо на этом острове блистающих звёзд и лазури, как любили называть Родос в своих произведениях стихотворцы, мирно занималось своим делом. Даже стражи не столько думали о выполнении служебного долга, сколько о том, чтобы рыбная ловля оказалась удачной и жучок не пожрал виноградные лозы. Всё было спокойно вокруг. До заката звенели цикады. В ночном мраке слышнее стрекотали кузнечики. О сарацинах никто ничего не слышал. А между тем начальник стражи и Иоанникий уже находились на склоне своих дней и имели право на отдых после всего, что им пришлось пережить и испытать на жизненном пути.