Владимир Мономах
Шрифт:
Василевс окинул хмурым взглядом столы. Хотя он сделал это неизвестно по какой причине, но гости подумали, что ему докучают разговоры, и умолкли. Наступила тишина, и тогда ещё слышнее затарахтели ложки. Царская трапеза была скорее символической, чем насыщающей человека, который любит покушать. Посреди стола лежала та самая рыба, которую с трудом принесли два служителя. Сам начальник пира отрезал от неё куски, и слуги разносили их указанному ножом гостю. Её заменили корзины с яблоками. В заключение подали сладкое: в сосудах, которые обносили по столам, благоухало мёдом хитроумное варево из орехов, сушёного винограда, смокв и вина, сдобренного имбирём и гвоздикой. Олег видел, как его возлюбленная, уже несколько успокоившаяся, положила себе на тарелку немного этой смеси и, склонив трогательно голову, ела её без большой охоты золотой ложечкой. На красавице было пышное одеяние, почти такое же, как у царицы, — так называемое одеяние препоясанной патрикии, с лором, или узкой парчовой полосой, сложно обвивавшей её стан, грудь и плечи. Она теперь не смотрела
Прикрывая рот рукою и невольно косясь на царя, князь спросил шёпотом склонившегося к нему евнуха:
— Кто эта женщина?
— Какая?
— Та, что в зелёном одеянии. Рыжая.
— Евдокия.
Олег поопасался расспрашивать здесь о дальнейшем.
Обед пришёл к концу. Царь и царица встали и, поклонившись, покинули трапезную палату. Отодвигая сиденья, гости тоже вставали из-за стола. Олег торопился это сделать, чтобы успеть поближе подойти к своей рыжеволосой возлюбленной. Он уже знал несколько греческих слов и хотел с нежностью приветствовать её. Такая любовь облагораживает даже злых и жестоких. Но женщина вместе с другими ушла за царицей во внутренние покои, не обернувшись на него.
Возвращаясь домой вместе с поджидавшим князя у дворцовых ворот Халкидонием, Олег спросил:
— Скажи мне, кто такая Евдокия?
— Евдокия? Вероятно, ты говоришь о патрикии, что могла сегодня сидеть за царским столом?
— О ней.
Спафарий стал задумчиво ковырять в носу.
— Разве ты не знаешь? Возлюбленная царя.
От изумления Олег остановился.
— Что с тобой? — в свою очередь спросил Халкидоний князя.
— Но ведь царица прекрасна лицом!
— Кто знает, может быть, у другой есть такие качества, каких нет у царицы.
Они направились в сторону церкви св. Фомы.
— Да, — продолжал спафарий, — дочь простого садовника, а вот куда вознесла Евдокию женская судьба. Благочестивый оковал её, как драгоценную жемчужину, в золото и серебро, оградил от простых смертных. Только изредка видим мы её на Ипподроме. Но расскажи, что происходило на приёме и в трапезной палате…
14
В конце концов, встреча Олега с Евдокией на царском обеде ничего не изменила бы в их тайных свиданиях, даже могла бы ещё больше разжечь пламя страсти, но произошли некоторые события. Во дворце считали, что случившееся в дальнейшем было явным упущением Халкидония, за что он и понёс заслуженное наказание. Однако можно сказать, что и городской эпарх, как в Константинополе называют градоначальников, на обязанности которого лежит наблюдение за порядком и особенно за поведением временно проживающих в столице чужестранцев, оказался в данном случае не на должной высоте. Он отлично знал о любовных похождениях Олега, так как Халкидоний ежедневно докладывал ему о каждом шаге русского архонта; тем более что сам князь любил за чашей вина похвастаться своими победами и без большого стеснения описывал достоинства любовниц, иногда принадлежащих к высшему обществу. Однако с государственной точки зрения эти ночные приключения знатного пленника казались малопредосудительными проказами, и когда спафарий докладывал о них эпарху, тот равнодушно зевал. Видя безучастное отношение со стороны высших властей к своим донесениям и почему-то считая, что новое знакомство Олега тоже не имеет большого значения, спафарий не спешил сообщить об этом градоначальнику и даже не сопровождал князя в ночных прогулках, а сам Олег теперь стал помалкивать о своих подвигах, и казалось, что тут его успехи невелики. Одним словом, всё это уже достаточно надоело Халкидонию. Но кто же мог предполагать, что священное ложе василевса осквернит та, которую он осыпал не только жемчугом, но и всеми знаками царственного внимания, какие только могут излиться на дочь простого садовника. Евдокия получила высокое придворное звание, ей предоставили право присутствовать на приёмах императрицы. Кроме того, к ней определили учителем образованного евнуха, и он приохотил красавицу к чтению поэтов. Наконец, эту красавицу, оказавшуюся столь неблагодарной, поселили в самом дворце, отвели для неё мраморный дом в тех самых царских садах, где она в ранней юности полола цветники и где однажды увидел её василевс, совершая утреннюю прогулку. Впрочем, во время личных докладов императору эпарх намекал, склоняя мощную шею и поводя выпуклыми глазами в розовых жилках, что как будто не всё обстоит благополучно в самой ограде Священного дворца. Большего он не смел сказать. Соглядатаи доносили, что какие-то тени проскальзывают порой во мрак и тишину царских садов, но никого до сих пор не удалось схватить, и у эпарха не было в руках никаких доказательств. Поэтому он выражался довольно туманно во время докладов, чтобы не сказать лишнего и не ошибиться и в то же время оправдаться в случае каких-нибудь непредвиденных открытий. Мол, обо всём было доложено своевременно. Но когда благочестивый спрашивал эпарха, не заметил ли он крамолы в городе, тот отводил взор в сторону и бубнил:
— Ничего не оставляю без внимания, и если что-либо открою, незамедлительно доложу твоей святости. Разве можно быть уверенным в преданности даже осыпанных твоими благодеяниями.
— Тебе известно что-нибудь? — настораживался василевс.
Но эпарх уклонялся от прямого ответа.
— Твоя святость может спать не опасаясь. Как пёс, я охраняю твой покой.
Василевс двигал олимпийскими
Эпарх шептал:
— Мои глаза и уши повсюду. Обещаю удвоить бдительность и ещё яростнее разоблачать козни твоих врагов и недоброжелателей.
Он надеялся, что не сегодня-завтра у него будут существенные доказательства измены той, которая так вознеслась и взошла такой прекрасной звездой на ромейском небосклоне.
Очередную записку Олег получил вскоре после памятного дворцового обеда, и опять Халкидоний, переводя послание, не высказал никакого опасения. Встреча же обещала быть ещё более заманчивой. Теперь нетрудно было догадаться Олегу, что подобные развлечения грозили смертью или ослеплением. Но упрямый князь не хотел ни о чём задумываться и с нетерпением ждал наступления темноты. На этот раз местом встречи с евнухом был указан глухой переулок за Ипподромом. Никогда ещё князя не звали прямо к железной калитке, очевидно опасаясь, что он не будет достаточно осторожен.
Когда повеяло ночной прохладой, Олег вышел за ворота. Над городом восходила луна. Как обычно, к архонту подошёл теперь уже знакомый ему евнух, прятавшийся где-то в тени, и повёл взволнованного любовника к садовой калитке, всё время оглядываясь по сторонам и порой даже увлекая Олега за рукав в тёмный уголок. Каждый раз они шли к царским садам новой дорогой, и перед калиткой старичок долго проверял, нет ли кого-нибудь поблизости.
Вот и знакомая калитка… У Олега сильнее застучало сердце… Но едва евнух отворил железную дверцу и перешагнул через порог одной ногою, как вдруг остановился, не осмеливаясь войти в сад, и стал прислушиваться. Потом быстро повернул нетерпеливого князя лицом к городу и стал шептать, чтобы тот немедленно уходил. Так можно было понять по его искажённому от страха лицу. Между тем Олег уловил в тишине сада какое-то движение.
— Беги! Беги! — казалось, говорил евнух и захлопнул калитку перед самым носом князя.
Олег остался в одиночестве. А со стороны Софии уже слышался топот ног. Оттуда бежали воины, и один из них высоко над головой держал смолистый факел. При его свете блеснуло оружие.
— Лови его, лови! — донеслись крики.
Олег бросился в противоположную сторону. К счастью, в это мгновение чёрное облако закрыло луну, и, пользуясь темнотой, князь побежал, как олень, преследуемый псами. Молодые ноги в несколько минут донесли его до пристани. Там он присел за вытащенную на берег ладью и выжидал некоторое время. Вдали слышались грубые голоса. Очевидно, его искали около садов. Но так как Олег уже несколько ознакомился с расположением улиц в этой части города, то мог без особенного затруднения в ночное время найти дорогу к своему дому. Он поднялся от пристаней по узкому переулку и, далеко обогнув опасные царские сады с противоположной стороны, никого не встретив на своём пути, кроме пьяных корабельщиков, благополучно добрался до церкви св. Фомы. У ворот, как всегда, его поджидал Борей.
Уже некоторое время тому назад беглый холоп явился в дом с мраморным орлом над воротами и просил господина взять его к себе, видимо надеясь, что с помощью князя ему будет легче вернуться в русские пределы. Олег мог уплатить родственникам убитого боярина возмещение или просто прекратить судебное преследование. По просьбе князя Халкидоний устроил Борея в доме архонта, и новый слуга сменил свои отрепья на чистую белую рубаху и штаны. Последнюю принадлежность мужской одежды подарил ему Олег, вместе со старыми сапогами из жёлтой кожи. Отныне Борею поручили охранять вход в княжеское жилище, и он стал выполнять всякого рода поручения, довольный, что может теперь объясняться на русском языке. Олег, считавший равными себе только людей княжеской крови и на смердов смотревший почти как на бессловесный скот, был до такой степени потрясён случившимся с ним в эту ночь, что опустился на каменную скамью рядом с холопом, не обратив внимания, что Борей даже не потрудился снять шапку с головы. Князь не знал, что такое страх, хотя порой и спасал свою жизнь бегством с поля сражения. Не очень беспокоила его и участь Евдокии. Ведь женщины легко выворачиваются из беды и, как кошки, всегда падают на ноги. Его огорчало лишь то, что он лишился огненных ласк. Не склонный разбираться в запутанных житейских обстоятельствах, князь всё-таки задумался, как ему поступить теперь. Он спросил:
— Никто не искал меня?
— Никто.
Борей почёл приличным продолжать разговор.
— Тёплая ночь, — сказал он, глядя на луну.
— Тёплая, — согласился князь и вытер рукою пот со лба.
— Дождь будет.
Олег ничего не ответил.
— В такую ночь на Руси грибы растут в дубравах.
Но князь ушёл спать.
Уже на утро, в первом часу дня, то есть как только стало светать, о событиях в царском саду доложили василевсу, хотя эпарх вынужден был сообщить со страхом, что, к сожалению, нарушитель священной тишины скрылся под покровом ночного мрака.