Владимир Мономах
Шрифт:
В марте, пока не сошёл снег, по последнему санному пути братья, оставив Новгород за спиной, двинулись на поимки Всеславовой рати. Но не так-то просто было настигнуть полоцкого князя. Он скрытно, по-волчьи обегал новгородские городки, сёла и погосты, грабил их, сёк и уводил в полон людей, шёл по новгородской земле, точь-в-точь как шли когда-то половцы по земле переяславской. И не было у новгородцев, смолян и киевлян ни сноровки, ни умения, чтобы упредить Всеслава, выйти на него неожиданно.
Всю вторую половину марта и начало апреля гонялись двоюродные братья по лесам и полям за полоцкой ратью, но так и не встретили её в открытом большом бою. Правда, отвоёвывали назад новгородские городки, трепали отдельные полоцкие
В апреле дороги не стало, и князья вернулись в свои земли: Глеб — в Новгород, Владимир — в Смоленск. Потом Владимир уже в Киеве рассказывал Всеволоду о тяжёлых и бесцельных походах по снегам в Новгородских пятинах и как бы невзначай упомянул, что приостановить бегство Всеслава можно лишь ударом на Полоцк. Всеволод промолчал. Мономах понимал, о чём думал осторожный отец: распря идёт вдалеке от Киева. Ну, разоряет Всеслав новгородские земли — не переяславские же, не ростовские и не смоленские. А поход на Полоцк — это уже большая война, большие заботы. И чем они ещё кончатся, неизвестно, а на юге — половцы, а в западных землях бредёт Изяслав с сыновьями, стол киевский ещё не прочен. Святославичи лишь ждут своего часа. Что предпринять, какой выбор сделать? Молчал Всеволод, молчал Владимир, а время шло, приближалось лето, из Смоленска пошли вести о новых военных приготовлениях полоцкого князя. В мае — июне он мог нанести удар и по Новгороду и по Смоленску, и если успех будет сопутствовать ему, то станет честолюбивый князь господином всего севера, разделится тогда Русская земля, и допустить этого было нельзя.
Едва тёплые майские ветры просушили дороги, объединённое киевское и смоленское войско двинулось на Полоцк. Вед его великий князь Всеволод Ярославич, а Владимир был у него в помощниках. Расчёт князей был правильным: Всеслав тут же перестал бегать по соседним новгородским землям и поспешил на выручку к своему стольному городу; он собрал туда воев, наготовил припасов и приготовился к сидению. Но на этот раз князья не дошли до Полоцка, а лишь попугали Всеслав. В дороге Всеволода догнал гонец из Киева и известил его, что Изяслав двинулся с войском из Польши на Волынь и собирается в скором времени быть в Киеве. Вновь нависла над Русской землёй страшная туча большой усобицы.
На Волынь Изяслав с сыновьями и княгиней вышел после долгих скитаний по чужеземным городам. Ни польский король Болеслав II, ни германский император Генрих IV не оказали ему значительной помощи, А Изяславу, чтобы сокрушить братьев, нужно было одно: войско. Но войска не было — были лишь смутные обещания, проволочки. Наконец киевскими князьями заинтересовался римский папа Григорий VII Гильдебранд. В борьбе за первенствующую роль римской церкви в тогдашнем мире так заманчиво было превратить огромное и сильное Киевское государство в лен папской курии. Изяслав послал к папе Ярополка. И вот он, сын великого северного владыки, лежит ниц на ковре перед могучим первосвященником, целует его туфлю, а суровый, непроницаемый Григорий VII диктует Ярополку Изяславичу условия,
После переговоров в Риме в 1075 году папа составил на имя Изяслава буллу, которая гласила: «Сын ваш, посетив город апостольский, пришёл к нам и, желая из рук наших получить королевство (киевское княжество. — Л. С.) в дар от св. Петра, выразил должную верность тому же св. Петру… Мы (Григорий VII. — А. С.) дали своё соизволение и от лица св. Петра вручили ему власть над вашим королевством». Для русских князей это означало признание вассальной зависимости от папского престола. Взамен они получали мощную поддержку римской церкви, оказывающей всё более заметное влияние на весь тогдашний католический мир.
Григорий VII направил буллу и в Польшу с приказом вернуть Изяславу его сокровища, оказать ему помощь поиском.
И теперь киевский князь вёл на Русь отряды Болеслава II, наёмников из немецких земель. Он выбил из Волыни оказавшегося там Олега Святославича, и тот в страхе бежал в Киев. Над Святославичами нависла страшная опасность мести со стороны Изяслава и его сыновей.
В июне 1077 года Всеволод, наказав Владимиру блюсти Чернигов и Переяславлъ, двинулся во главе русского войска на юго-запад, В эти дни откуда ни возьмись вынырнул князь Борис Вячеславич, овладел с небольшой дружиной Черниговом. Но не стал дожидаться, пока Мономах выбьет его из города: пробыл там восемь дней и бежал в Тмутаракань.
Изяслав не торопился уходить с Волыни. Он прочно овладел Владимиро-Волынской землёй, набрал там дополнительно воев и лишь после этого двинулся навстречу Всеволоду.
Братья встретились у Горыни.
Исполнившись, стояли в поле друг против друга с одной стороны польские отряды и владимиро-волынский полк, с другой — дружина и полки из Киева и Смоленска. Братья сидели на конях в боевом облачении, всматривались в противную сторону. Потом от Изяславова войска отделился всадник и помчался в стан Всеволода, и уже через несколько мгновений Всеволод выслушал предложение Изяславова посла — людей не губить, жизнью своей не играть, а встретиться на ряд один на один в чистом поле, без послухов [17] поговорить как брат с братом.
17
Послух — свидетель.
Всеволод задумался. Всё равно, даже если он сейчас одолеет Изяслава, не будет ему покоя от Изяславовых сыновей, от ляхов. Святослав уже сгиб в суровой борьбе за киевский стол, и ему придётся остаток жизни воевать за неправедно, в обход лествицы, доставшийся ему отцов стол. А с другой стороны — на него самого, на сына Владимира будут напирать беспокойные и обделённые Святославичи.
Он никому не сказал ни слова и шпорами тронул коня. С той стороны поля выехал Изяслав и поскакал ему навстречу. Потом братья спешились ж пошли друг другу навстречу. Они сошлись посреди поля, нерешительно подали друг другу руки, потом более чувствительный Изяслав всхлипнул и обнял Всеволода, уткнулся совсем седой бородой в его закованное в броню плечо.
Всеволод всматривался в постаревшее, усталое лицо Изяслава, в его глубоко запавшие глаза, тяжёлые морщины, отвисшую, морщинистую кожу на шее, и ему было жаль этого измаявшегося, ставшего уже таким далёким для него человека.
Разговор у братьев был некороткий. Солнце уже клонилось к закату, а они всё ещё неторопливо ходили в поле возле своих коней, мирно щипавших свежую траву, беседовали, мыслили о будущем порядке в Киевской Руси, делили столы, стремились отстоять не только свои права, но и права своих сыновей, внуков, старались прозреть будущее, определить его ход. Всеволод вдруг подумал, что говорили они так, будто собирались жить вечно.