Владимир Ост
Шрифт:
– Адекватно, – подсказал Владимир.
– Что?
– В смысле – поймут, как надо.
– Ну да, – подтвердила Ия, с уважением посмотрев на Осташова. – Умница какой! Слова такие знаешь… Да, ну так вот. Работать нужно вот как. То ли у Мухина, то ли из компьютера (это не важно) берешь заявку на покупку, по этой заявке подбираешь подходящие варианты, звонишь по этим квартирам и узнаешь, проданы – не проданы.
– То есть живые или неживые?
– Ага. Быстро усвоил! Потом звонишь покупателю и предлагаешь ему живые варианты. Если клиенту что-то понравится, договариваешься с ним и с хозяином квартиры, когда
Осташов попросил у Ии тайм-аут и пошел курить на улицу.
На крыльце он застал вихрастого охранника (того самого, который впустил его полчаса назад). Охранник оглядывал окрестности – сигарета во рту, руки в боки.
– Как дела? Взяли на работу-то? – спросил он, увидев Осташова.
– Да. Маклером. В отдел продаж.
– Ну тогда, Осташов Владимир Вячеславович, будем знакомиться, – сказал охранник, протянув руку; по его манере держаться сразу было видно, что он из той породы людей, которые не спрашивают у собеседника разрешения перейти на «ты» и вообще не любят долгих церемоний.
– Я не Вячеславович, я Святославович, – сказал Владимир, пожав крепкую ладонь охранника.
– Ну, извини, сразу все не запомнишь. А я – Гриша. У нас в охране еще один Григорий есть, мой сменщик. Но он – Смирнов, а я – Хлобыстин. Ну и чего? – рассказывай: ты к нам откуда пришел-то? Частным маклером был или из другого агентства вытурили?
– Ниоткуда меня не вытуривали. И частным не был. Пришел вот, и все.
– И что вообще хочешь? Денег заработать?
– Да! Десять штук баксов – каждый месяц. Вот что хочу.
– Да ладно тебе обижаться. Я просто спросил. Здесь большинство так начинают, без опыта. Так что не ссы, полштуки заколачивать будешь! – Хлобыстин усмехнулся. – Не ссы в компот – там повар ноги моет. Ха-ха.
Григорий вразвалочку подошел к рядку припаркованных около агентства автомобилей, пнул по колесу ближайший (это был новенький темно-коричневый «Опель») и, повернувшись к Осташову, щелчком указательного пальца метнул окурок в стоявшую у крыльца урну.
– Нехилая тачка, да? – сказал Хлобыстин и снова посмотрел на «Опель». – Сейчас что ли помыть? Или попозже?
– Машина-то, похоже, новая, – сказал Осташов. – Недавно ее купил?
– Я? Да ты долбанись – откуда у меня столько денег? Это шефа нашего, Букера.
– Букорева?
– Ну, да. Его тут за глаза все Букером зовут.
– А почему Букером?
– А как, по-твоему, его надо звать?
– Ну, мало ли, можно и Букой, и Быком, и как угодно. Или Бухером.
– Ха-ха, да, Бухер – это хорошо. Но он не бухает. Так что Букер ему все равно больше подходит.
– Почему?
– Ну, черт его знает, Букер и есть Букер. Тебе-то какая разница?
– Да никакой.
Осташов смущенно отвернулся и стал смотреть на «Опель». «Действительно, какая разница?» – подумал Владимир.
Хлобыстин тоже повернул голову и уставился на автомобиль.
– Да, классная тачка… – сказал он. – Пару месяцев назад у фирмы дела поперли в гору – будь здоровчик. Вот шеф на радостях и купил. А я, блин, ее мою, ха-ха-ха.
– А почему не водитель? Ты же,
– Водилы у Букера нет, он сам на тачке разъезжает. А нам приказал держать ее в чистоте. Однажды сменщик мой, Смирнов, не помыл, так чуть с работы не вылетел, а Букер – зануда! – потом еще неделю его пилил. Ладно, пойду за водой, лучше сейчас помыть, а то после обеда совсем лень будет.
Хлобыстин нехотя поднялся по ступеням, открыл дверь своим ключом и скрылся за ней. Владимир остался докуривать.
Вокруг сияла молодая листва, по тротуарам шли улыбающиеся люди, а над городом пропадало, оставаясь на месте, таяло, не тая, неизъяснимо нежное синее небо.
Час назад, когда Осташев шел наниматься в агентство, он с удовольствием глядел по сторонам и от души радовался весеннему дню. Однако после разговора с охранником настроение его вдруг изменилось. Владимир стоял нахмурившись. В душу его закрались сомнения, и даже терзания, которые были связаны, пожалуй, не столько с характером предстоящей работы, сколько с определенными сопутствующими обстоятельствами.
Дело в том, что Осташов вдруг ощутил себя таким же, как и Хлобыстин, – не то охранником, не то шофером. Обычным шофером (то есть, как считал Владимир, почти холуем) при самодуре начальнике. «Вот прикажет мне этот Букер помыть его машину, и что? – подумал он. – Если не помою, он просто выгонит меня к такой-то матери. Значит, придется мыть?!»
Осташов сжал губы. Чем больше он размышлял о своем положении, тем меньше оно ему нравилось. Будто не он некоторое время назад был безмерно воодушевлен тем, что получил здесь работу. «Я даже ниже по реальному положению, чем этот Гриша, – размышлял Владимир. – Он-то, хоть и подчиняется директору, как положено, но, сразу видно, не особо перед ним дрожит. Первый раз со мной разговаривает, а уже и занудой его спокойно называет, и вообще ведет себя, как раздолбай. А все потому, что охранники и шоферы нужны всегда и везде. Не сработается с Букоревым – плюнет и пойдет на другую работу. А я куда денусь? Опять таскаться по пустопорожним собеседованиям? «Спасибо, что зашли, заполните, пожалуйста, анкету и перезвоните через пару недель».
Осташов вспомнил, как он шел сюда, к фирме. Как, поравнявшись с магазином, который назывался «Как в Париже», на минуту задержался. В зеркальной витрине висел обыкновенный синенький пиджак (почему-то с желтыми пуговицами), ровно ничем не отличающийся от тех, что можно было приобрести на вещевом рынке долларов за десять-пятнадцать. Табличка внизу витрины гласила: «Эксклюзивные скидки», и там же, рядом с крест-накрест перечеркнутой цифрой «3500», стояла другая: «1500».
– Цены – в долларах, молодой человек!
Эту фразу процедила девушка – судя по униформе, продавщица, – которая стояла, опершись плечом о косяк магазинной двери. Он и сам догадался, что цена выражалась в долларах. К середине девяностых прошлого столетия всю денежную корзину страны занимали именно они – крепенькие, как молодые маслята, доллары США. Гораздо меньше места в этой корзине оставалось подберезовикам немецких марок, а благородные белые грибы английских фунтов (как, впрочем, и остальные дары чужеземных финансовых лесов) были в российском лукошке и вовсе редкостью. Что же касается рублей, то к ним население относилось с пренебрежением, словно к рыхлым, дырявым сыроежкам.