Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
«Володя пьяный. Усадил его в такси и просил уехать домой. Принять душ, выспаться, прийти в себя. Что с ним происходит?! Это плохо кончится. Славина советует мне учить Гамлета… Но я не могу переступить.
Звонил Гаранину.
— Как я радовался нашей дружбе, Валера. Что происходит? Как это грустно все.
Долго говорил о Володе, что он испортился по-человечески, что Володя не тот стал, он забыл друзей, у него новый круг знакомств, это не тот круг и т. д. Чувствовалось, что и обо мне он так же думает, и он прав…»
В словах Гаранина можно уловить те же мотивы, что и в гневной филиппике Целиковской: что у Высоцкого «не тот круг новых знакомств». Что
Кстати, сам Высоцкий, у которого очень хороша была развита интуиция, догадывался, что те люди, с которыми он делит общее дело (либеральное), часто используют его талант для каких-то своих целей. Не могло быть для него секретом и то, что люди из власти поступают с ним точно так же. Короче, он хорошо понимал, что его слава может толкать многих людей из разных политических группировок на манипуляцию им. По этому поводу можно привести воспоминания кинорежиссера Алексея Германа. Он в 69-м собирался снимать Высоцкого в главной роли в фильме «Проверка на дорогах», но не сложилось. В самом начале 70-х они вместе ехали в поезде, и Высоцкий жаловался Герману, что его вдалбливают, вбивают в диссидентство. «Я не хочу, а меня вбивают: вбивают в акции, во что-то еще, — говорил Высоцкий. — Меня заставляют… у меня такое ощущение, что какие-то силы меня заставляют! Я сопротивляюсь, я не хочу, я хочу существовать…»
Можно предположить, что этой силой были представители «русской партии» в верхах, которые после чехословацких событий не теряли надежды переломить ход ситуации в свою пользу. Высоцкому, как наиболее яркому представителю либеральной фронды, могла отводиться в их раскладах одна из ведущих ролей. Вбивать его в диссидентство было выгодно для того, чтобы навсегда закрыть проблему с ним — выдворить его из страны. Ведь тогда заметно активизировалась еврейская часть советского диссидентства, которая была готова начать процесс мощного давления на советские власти с тем, чтобы они открыли еврейскую эмиграцию из страны. И под это дело можно было подвести и Высоцкого.
Кстати, процесс этот начался 24 февраля 71-го, когда в Москве двадцать четыре еврея захватили здание приемной Президиума Верховного Совета СССР на Манежной площади. Один из «захватчиков», инженер Эфраим Файнблюм, подал в окошечко приемной петицию с требованием открыть еврейскую эмиграцию из СССР. Через полчаса вся Манежная площадь была запружена бронетранспортерами, а у входа в здание дежурили офицеры КГБ (благо Лубянка была недалеко). Все радиостанции мира тут же растрезвонили о сумасшедшем поступке доведенных до отчаяния московских евреев. И спустя неделю после этого инцидента всех «захватчиков» начали одного за другим выпускать из страны. Так евреями была пробита брешь в «железном занавесе».
Но вернемся к Высоцкому.
В середине того же февраля он на два дня слетал во Владивосток. Вышло это случайно. В те дни в Москве проездом находилась делегация китобоев (они приехали по приглашению газеты «Советская Россия»), которые решили пригласить к себе в гости Высоцкого. Шансов на то, что он согласится поехать в такую даль, было мало, но они решили рискнуть. И — о, чудо! — Высоцкий практически с ходу согласился. Глянул в свою записную книжку, обнаружил, что впереди у него есть два свободных от спектаклей дня и дал добро на эту поездку. Выступал Высоцкий в ресторане «Амурский залив», который китобои специально арендовали под концерты. Народу туда набилось, что сельдей в бочку. Пробыл Высоцкий в гостях два дня и, заработав хорошие деньги, улетел обратно в Москву. Китобои пытались его уговорить остаться еще на пару-тройку дней, но Высоцкий был неумолим: «Да меня за прогулы из театра турнут!»
Тем временем продолжаются репетиции «Гамлета». Высоцкий репетирует с удвоенной энергией. По словам В. Золотухина, 26 февраля была «гениальная репетиция». Однако сам он избегает показываться на этих репетициях, поскольку тоже не оставил мысль сыграть принца датского. Высоцкий, который очень хочет, чтобы его друг увидел, как он вкалывает, сильно обижается на него за это. «Ты почему не придешь, не посмотришь? — спрашивает он Золотухина. — Даже Марина позвонила и сказала, чтобы я сыграл Гамлета. А ты игнорируешь…»
Вечером того же дня Высоцкий играл в «Жизни Галилея».
1 марта он слетал в Киев, где дал концерт. Вернувшись в Москву, в очередной раз угодил в больницу. По одной из версий, не из-за проблем с алкоголем — его замучила застарелая язва. И кинорежиссер Александр Митта уговорил Высоцкого лечь в ведомственный эмвэдэшный госпиталь к своему двоюродному брату — врачу Герману Баснеру, чтобы пройти курс лечения по какой-то новой методике. Вспоминает Г. Баснер:
«Жена моего двоюродного брата Алика Митты, Лиля, привезла меня к Володиной матери Нине Максимовне. Она вся в слезах. Я взглянул на Володю, говорю: „Срочно в больницу!“ Он — ни в какую. Тогда я заявляю: „Если завтра твоя мама позвонит мне в 10 часов и ты приедешь в больницу, я выполню твои условия. Если нет — значит, нет. Мне некогда здесь разговоры разговаривать“. Оделся и уехал.
Тогда еще разговора о язве не было, хотя я отметил, что он бледен.
В десять утра (на календаре было 7 марта. — Ф. Р.) — звонок. Поднимаю трубку — говорит Нина Максимовна: «Знаете, вы на Володю такое впечатление произвели! То он никуда не соглашался ложиться, а тут заявляет: „Вот к доктору Герману поеду. Звони ему!“
Я сказал, что сейчас все организую и перезвоню. Пошел к начальнику госпиталя МВД, где я тогда работал:
— Надо положить к нам Высоцкого.
— Да ты что! Представляешь, что будет?!
— Ну конечно! Я у вас был, пленочки-то его у вас крутятся, а как помочь человеку, так — нет! Звоните начальнику управления!
Он позвонил, тот тоже — «тыр-пыр»… Тогда я взял трубку и высказался.
— Ну ладно, — разрешили.
Я заступил на дежурство — чтобы не было лишних разговоров. Володю привез Ваня Дыховичный на только что появившейся 3-й модели «Жигулей» то ли светло-серого, то ли голубоватого цвета. Оформили его — как с язвой. Я вообще-то знал, что язва у него была. И потом, когда провели обследование, выяснилось, что Володя поступил с состоявшимся кровотечением.
Володя лежал в генеральской отдельной палате с телефоном, и вообще этот этаж часто пустовал. Да и режим был строгий: все-таки госпиталь МВД. Хотя персонал относился к нему очень хорошо.
На третий день, когда я зашел в палату, он взял тоненькую школьную тетрадочку в клетку с зеленой обложкой и начал мне читать «записки сумасшедшего», как сам это назвал. На другой день — продолжение… До конца не дочитал: еще не дописал, наверное.
Когда Володе полегчало, он устроил нам небольшой концерт. Мы потихонечку прошли после ужина в конференц-зал. Принесли гитару (по-моему, Алла Демидова), и он пел до полуночи. На магнитофон никто не записывал…»