Владычица магии

Брэдли Мэрион Зиммер

— Галахад, — промолвила Моргейна, понижая голос, чтобы он не дрожал: еще одна уловка из арсенала жрицы. — А я бы тебя и не узнала.

Тот непринужденно поклонился, взметнулся и опал широкий плащ. Неужто она когда-то презирала этот трюк ярмарочного акробата? У Галахада это движение казалось исполненным врожденного изящества.

— Леди, — промолвил он.

«Он меня тоже не узнал. Оно и к лучшему».

Отчего в этот самый миг Моргейне вспомнились слова Вивианы? «Твоя девственность посвящена Богине. Смотри, сбереги ее до тех пор, пока Мать не объявит свою волю». Моргейна потрясенно осознала, что впервые в жизни посмотрела на мужчину с желанием. Зная, что подобные вещи не для нее, что ей предстоит распорядиться

своей жизнью так, как решит Богиня, она взирала на мужчин с презрением, как на законную добычу Богини в обличий ее жриц, — их принимают или отвергают, исходя из того, что требуется в данный момент. Вивиана распорядилась, что в этом году ей не следует участвовать в обрядах костров Белтайна, из которых такие же жрицы, как она, выходили, волею Богини обзаведшись ребенком — эти дети либо рождались на свет, либо изгонялись из чрева при помощи изученных ею трав и настоев: крайне неприятный процесс, но, если к нему не прибегнуть, неизбежным уделом становились еще более неприятные роды и надоедливые младенцы; их либо растили на острове, либо отсылали на воспитание по слову Владычицы. Моргейна немало порадовалась, что на сей раз избежала участия в обрядах, зная, что у Вивианы иные замыслы на ее счет.

Жестом она пригласила гостя на борт. «Никогда не прикасайся к чужаку из внешнего мира, — так поучала ее старая наставница, — жрица Авалона — это всегда пришелица из мира потустороннего». Интересно, почему ей пришлось останавливать свою руку, уже потянувшуюся к его запястью? Моргейна знала — и от уверенности этой кровь чаще застучала в висках, — что под гладкой кожей скрываются твердые, пульсирующие жизнью мускулы, она изнывала от желания вновь встретиться с юношей взглядом. Моргейна отвела глаза, пытаясь справиться с волнением.

— О, вот теперь я узнал тебя — по движениям рук, — глубоким, мелодичным голосом проговорил гость. — Жрица, не ты ли некогда приходилась мне родственницей именем Моргейна? — Темные глаза блеснули. — Все изменилось, канули в прошлое те времена, когда я дразнил тебя Моргейной Волшебницей…

— Так было, так есть. Но минуло много лет, — промолвила она, отворачиваясь и давая знак безмолвным слугам ладьи отчаливать от берега.

— Но магия Авалона вовеки неизменна, — прошептал он, и девушка поняла: Галахад говорит не с ней. — Туманы, тростники, крик озерных птиц… и ладья, что беззвучно отходит от немого берега, точно по волшебству… Я знаю, что не обрету здесь ничего, и все-таки зачем-то возвращаюсь…

Ладья безмолвно скользила по Озеру. Даже теперь, спустя годы, отлично зная, что это никакая не магия, но долгим трудом усвоенное искусство грести неслышно, Моргейну завораживала царящая вокруг мистическая тишина. Она отвернулась, дабы призвать туманы, остро ощущая присутствие юноши. Галахад стоял рядом с лошадью, положив одну руку на чепрак, и легко балансировал на ногах, без видимого усилия смещая вес то туда, то сюда, так что он не потерял равновесия и даже не пошатнулся, когда ладья стронулась с места и развернулась. Самой Моргейне это стоило долгого обучения.

Она подошла к носу и воздела руки, длинные рукава развевались по ветру. Ей казалось, что под взглядом темных глаз по спине ее разливается осязаемое тепло. Она глубоко вздохнула, готовясь к магическому действу, зная, что ей потребуется вся ее сила, и яростно негодуя на себя за то, что ощущает на себе взор спутника.

«Так пусть смотрит! Пусть убоится меня, пусть узнает во мне саму Богиню! — Но некая мятежная часть ее существа, давно подавленная, взывала:

— Нет же, я хочу, чтобы он видел во мне женщину, а не Богиню и даже не жрицу». Однако девушка вдохнула поглубже, и от мечты этой не осталось даже воспоминания.

Руки ее взметнулись к небесному своду — и пали вниз, и вслед за взмахом длинных рукавов хлынула пелена туманов. Над ладьей сомкнулась безмолвная мгла. Моргейна стояла недвижно, чувствуя исходящее от юноши тепло. Если она чуть подастся в сторону, то коснется его руки, и рука эта обожжет ей пальцы. Она слегка отстранилась, взметнулись и опали складки платья, отчужденность окутала ее точно покрывалом. И все это время девушка не переставала дивиться сама на себя и мысленно твердила: это же только мой кузен, это же сын Вивианы, он — тот самый неприкаянный малыш, что взбирался ко мне на колени! Усилием воли Моргейна воскресила в памяти образ неуклюжего мальчишки, исцарапанного ежевикой, но едва ладья выплыла из тумана, темные глаза приветливо глянули на нее, и голова у девушки закружилась.

«Ну, конечно, я чувствую дурноту, я же еще не завтракала», — сказала она себе. А Галахад глядел на Авалон, и в глазах его читалась странная тоска. Он порывисто перекрестился. То-то рассердилась бы Вивиана, если бы это видела!

— Воистину, здесь — земля волшебного народа, — тихо промолвил он, — а ты — Моргейна Волшебница, как и прежде… но теперь ты — женщина, прекрасная женщина, родственница.

«Я вовсе не прекрасна; то, что он видит, — это чары Авалона», — с досадой подумала девушка. И некая мятежная часть ее сознания воскликнула: «Хочу, чтобы он считал прекрасной меня — меня саму, а вовсе не чары!» Она поджала губы с видом строгим и отчужденным, вновь — жрица до мозга костей.

— Сюда, — коротко бросила она. Дно ладьи заскребло по песку, и Моргейна дала знак гребцам заняться конем.

— С твоего позволения, леди, — возразил Галахад, — я сам о нем позабочусь. Это необычное седло.

— Как скажешь, — отозвалась Моргейна, глядя, как Галахад расседлывает коня. Однако все, что касалось гостя, будило в ней неуемное любопытство, так что она поневоле нарушила молчание.

— А седло и впрямь странное… что это за длинные кожаные ремни?

— Ими пользуются скифы: они называются стремена. Мой приемный отец как-то повез меня в паломничество, вот в их стране я на такое и насмотрелся. Даже у римских легионов такой конницы нет, с помощью этих штук скифы могут управлять лошадьми и останавливать их на полном скаку, так они сражаются в седле, — пояснил Галахад. — А ведь даже в легком доспехе верховой рыцарь непобедим против пешего. — Галахад улыбнулся, смуглое, выразительное лицо словно озарилось внутренним светом. — Саксы прозвали меня Альфгар — Эльфийская Стрела, что приходит из тьмы и, незримая, бьет в цель. При дворе Бана это имя переняли: там меня зовут Ланселет — ничего ближе придумать не удалось. Настанет день, когда я снаряжу таким образом конный легион, — и тогда горе саксам!

— Твоя мать сказала мне, что ты уже воин, — отозвалась Моргейна, позабыв о необходимости понижать голос, и юноша вновь улыбнулся.

— А вот теперь я и голос твой узнаю, Моргейна Волшебница… да как ты смеешь являться ко мне жрицей, родственница? Впрочем, надо думать, так распорядилась Владычица. Но такой ты мне нравишься больше, чем когда ты исполнена величественной серьезности, под стать Богине, — проговорил он не без озорства, точно расстались они лишь накануне.

— Да, Владычица ждет нас, нам не след мешкать, — цепляясь за остатки собственного достоинства, проговорила Моргейна.

— Ну, разумеется, — поддразнил он, — нужно мчаться во весь дух, помани она лишь пальцем… Я так полагаю, ты — из тех, кто спешат принести-подать и, трепеща, замирают, внимая каждому ее слову…

На это Моргейна не нашла ответа иного, нежели:

— Нам сюда.

— Я помню дорогу, — отозвался Галахад и невозмутимо зашагал рядом с нею, вместо того чтобы почтительно следовать по пятам. — Я тоже, бывало, бежал к ней со всех ног, беспрекословно исполнял ее волю и трепетал, стоило ей нахмурить брови, пока не понял: она — не просто моя мать, но ставит себя выше любой королевы…