Владыка Иллюзий
Шрифт:
— Но какое это имеет отношение к нам? — удивился мудрец. — Ведь мы поклоняемся истине!
— Боги не терпят уклонения от долга, — прорычала ужасная женщина.
Мудрец, желая сохранить самообладание, шагнул вперед и схватил жуткое создание за руку, оказавшуюся твердой, как доска.
— Камни — это боги.
Рот одержимой снова издал грубый звук:
— Да, таковы они, ибо способны убивать. Хрустальный бог, оседлавший шпильку, проходящую сквозь глаз человека, убивает его. Кремниевый бог, вложенный в пращу, тоже убивает.
— Я не собираюсь вести с тобой богохульные беседы. О богах нельзя так говорить.
— Только истинные
— Я не потерплю таких речей, — ответил мудрец.
Он оттолкнул женщину. К его неудовольствию, она свалилась на землю, как мешок муки.
Женщина лежала на земле, словно мертвая, а ее холодные руки и ноги указывали на четыре стороны света. Казалось, теперь она не дышала, хотя на самом деле она не дышала и во время разговора.
Сектанты последовали за своим предводителем, и, проходя мимо похожего на труп тела, они гладили или похлопывали камни, которые носили с собой как талисманы.
Наконец они вступили в город, где ныне царил хаос. Мудрец и его приверженцы осведомились, что происходит.
Весь город был объят ужасом и возмущением, вызванными признанием Данизэль. Несомненно, к общему страху примешалось волнение и чувство вины за собственные преступления и грехи. Добавлялся к ним, без сомнения, и страх перед тем, что все они преступили древние запреты. Все повторяли, что не следовало посещать священный город в неподходящий сезон. И некоторые вскоре действительно уехали, унося с собой страшные новости. Невеста бога оказалась блудницей. Вы только вспомните, ребенок родился с зубами, волосами и ногтями! А может быть, это их грехи вызвали такое событие? Как еще зло могло проникнуть в Белшевед?
Солдаты, которые раньше охраняли избранную богом женщину, теперь стали ее тюремщиками. Они с отвращением смотрели на нее и с опаской поглядывали на шелковые веревки, стянувшие ее запястья и лодыжки. Достаточно ли прочны эти путы? Сможет ли она освободиться с помощью неземного колдовства? Пока, видимо, нет, потому что демон отважится прийти к ней лишь ночью.
Данизэль увели, а концы связывающих ее веревок закрепили на фигурной резьбе западного мостика, ведущего от золотого храма. И на этом их издевательства закончились. Они ничего не сделали с ребенком, которого Данизэль сама сняла со своих коленей и спокойно посадила на высокое кресло в храме. С тех пор девочка так и сидела, потому что никто не посмел сдвинуть ее с места или связать. Как они могли уничтожить отродье демона? И как они могли наказать саму женщину? Ведь если демон не может прийти к ней днем, то он появится с приходом ночи.
Люди уже пытались найти того, кто мог бы хорошенько отхлестать несчастную плетью. Но ни один не брался за выполнение этого поручения. Ни знатный аристократ, ни последний продавец сладостей.
Итак, ребенок оставался в храме, а Данизэль была привязана к мосту, словно белая бабочка, запутавшаяся в паутине. Вот как обстояли дела в городе. А толпы народа волновались на четырех широких улицах. Приведенные в Белшевед животные портили мозаику, а дома, украшенные волшебными барельефами, оскверняли нищие и карманники.
Так и не вышедшее из-за туч солнце пересекло порог полдня и теперь стало клониться к закату. У горизонта сверкали зарницы, окрашивая воздух в пурпурные тона.
Многие поспешили укрыться в бесчисленных маленьких храмах, дабы помолиться или просто попасть под защиту священных стен. Они кружили около озера, глядя на бабочку, привязанную к мосту. Их тревога и предчувствие беды еще более возрастали, когда они смотрели на нее, такую хрупкую и такую далекую от них. Люди воспринимали жену демона либо как чудо, либо как проклятие, но некоторые, наиболее испорченные, принимали ее терпеливое молчание за злобное высокомерие.
Иногда в толпе проскальзывали жрецы. Их хватали и избивали, грязно приставали к ним за то, что они позволили людям осквернить Белшевед. Как всегда, эти эфирные создания едва ли понимали людей. Если предоставлялась возможность, они отступали. Но теперь толпа преследовала их даже в кельях, стуча в двери и хныча: «Спасите нас!»
А некоторые видели провидицу Зарет или ее призрак, всю скрученную, с искаженным лицом. Она утверждала, что это боги наказали ее за долгую веру в то, что демон является богом. И насколько же ужаснее окажется их наказание, вещала она, когда обнаружится, что они лелеяли свою ошибку значительно дольше, чем она, и до сих пор еще не исправили ее. Эти слова нисколько не утешали обитателей Белшеведа и не улучшали их настроения.
Собственно говоря, перед людьми возникла дилемма. Если они отомстят Данизэль, то, вероятнее всего, навлекут на себя возмездие ее жестокого любовника. Если же они не накажут ее, то им грозит возмездие небес.
И все же кто могущественнее? Отвратительное создание из подземелья или боги? Спасут ли боги людей, если убить Данизэль?
Но никто не мог решить этого важного вопроса. Обитатели Белшеведа колебались. Кто же захочет брать на себя ответственность решения? Конечно, никто. Ни мудрец, ни продавец фруктов, ни жрец, ни блудница. Пускай найдется кто-нибудь другой, кто согласится показать им путь. Пусть это будет пророк или пастырь, который встанет во главе их испуганного стада и погонит его вперед.
А Данизэль тем временем стояла в развевающейся, как крылья бабочки, украшенной драгоценностями одежде, края которой мягко колыхал крепнущий ветер.
Пурпурные отблески бури сверкали, метались над разоренным городом. Духи природы знали все, в отличие от смертных, и собирались, словно вороны, почуяв приближение смерти.
Но Данизэль, такая спокойная и прозрачная, словно стекло, что знала она?
Ее мать постепенно превратилась в золотое пламя. Данизэль когда-то называли Пламенем, а потом ей дали другое имя — Душа Луны, Иштвар. Но сейчас она, казалось, превратилась в огонь, бледный серебряно-голубой огонь звезд или свет звезды рассвета и сумерек. Ожидая на мостике своей участи, она стала чистым светом. Как будто зная, что близка к смерти, она приготовилась к ней, растворяя свое тело и позволяя душе гореть.
Азрарн не мог прийти к ней на помощь. По крайней мере, пока на небе, хотя и тусклое, стояло солнце. И его защита, созданная для нее, слабела под напором солнечных лучей. А человеческая ненависть к ней напоминала шум приближающейся бури. Конечно, она знала, что ей предстоит умереть. Но что у нее осталось от жизни, чтобы умереть в таком неподходящем месте? И какой конец увидела ее любовь, чтобы одна могла без слез встретить свою Судьбу?
Старый мудрец с аметистовой костью-богом, лежащей в его сумке на шее, продирался сквозь толпу. А его ученики, как могли, расчищали путь. Наконец старец добрался до подножия западного мостика и уставился на привязанную там деву.