Владыка Смерти
Шрифт:
Симму рванулась к двери и, за мгновение до того, как она исчезла, девушка влетела в запретный сад.
Глава 7
В этот вечер от двери в глубь сада не вела мраморная лестница. Ее заменял склон, покрытый прелестной шелковистой травой. Все дышало покоем и благополучием в нежных лучах розовой вечерней зари.
Некоторое время Симму неподвижно стояла на склоне, едва веря в то, что она совершила, и это приятно возбуждало ее. Она задумчива огляделась. Теперь она стала искуснее во всех видах волшебства и чувствовала магию так же явственно, как аромат цветов или запах воды. В Симму снова началась борьба ее женской и мужской ипостасей. Наконец мужская гордость восстала в ней, и ее тело, так долго
Немного погодя, Симму поднялась с травы и еще раз осмотрела долину в поисках золотого храма, скрывшего колодец.
Над садом взошла розовая луна. Лунный свет облегчал поиски. К тому же Симму не мешали иллюзии, и она быстро отыскала храм. Теперь удержаться от начала поисков ей было не легче, чем жаждущему отказаться от глотка воды, и она устремилась к храму. По пути ей встретились лани — колдовские творения Лилас, но они не обратили на Симму никакого внимания. Ведь они сами были нереальны, к тому же несомненная женственность Симму не потревожила женскую атмосферу долины. Тут повсюду царила мягкая чувственность и кошачья чистоплотность, всегда символизирующие женщину. Здесь не было ничего резкого, решительного, независимого, а если где и встречалось, то прикрытое глянцем иллюзий. Стволы деревьев изгибались плавно, холмы были округлыми, словно девичьи груди. И Симму вторглась сюда, к счастью, в своем женском облике.
Симму подошла к храму. Он не был золотым, хотя и казался таковым. Два столетия придали ему, как и всему саду, какое-то особенное величие, и на пороге его Симму невольно задержала дыхание. Она по-кошачьи прокралась внутрь. Ее глаза отражали сияние золотой чаши с костяной пробкой, венчавшей колодец. Вдруг она услышала позади себя высокое неумелое пение. Восемь девичьих голосов затянули песню или гимн.
Обычно на закате девы приходили в храм, чтобы совершить ритуал, во имя своего Бога произнести новые обеты и возложить дары — цветы и плоды. Когда проходили годы и первоначальный пыл угасал, девы уже не столь ревностно относились к своим религиозным обязанностям. Все чаще приходили они в храм уже после заката. Симму, поняв, что восемь дев направляются по тропе к дверям храма, нырнула в ближайшее укрытие — широкий оконный проем — и притаилась и выглянула среди теней.
Что-то похожее на ранние золотые сумерки вошло в храм.
Такое необычное впечатление создавалось отчасти благодаря блеску драгоценностей в неровном свете — в зале храма курились какие-то благовония. Первая из дев зажгла яркий светильник, и золотые одеяния и украшения дев засверкали и заискрились.
Симму удивилась, что дев оказалось восемь, а не девять, как полагалось. Всем было по шестнадцать лет, они расцвели и созрели в волшебном саду.
И теперь в золотых сумерках они начали танцевать.
Девы принесли с собой черный и зеленый виноград, алые маки, букеты белых лилий, гиацинтов и роз, персики и пальмовые листья: все это они сложили рядом с чашей, проходя мимо, но прежде они прижимали фрукты к губам, а лепестками цветов осыпали друг друга с головы до ног. Танец, казалось, породил нечто вроде музыки, которую слышали только танцовщицы. Она становилась все быстрее, и девы, приходя в неистовство, хлестали себя пальмовыми листьями. Казалось, одежда дев стала местами прозрачной, приоткрыв то ослепительно сверкающую белую кожу, то темный бутон соска, то изгиб ноги. А под золотыми покровами не было ничего, что скрывало бы тела дев больше, чем дым скрывает огонь. Этот танец, предназначавшийся лишь Богу, был исполнен сладострастия. Скрытые от мужских взоров, восемь дев неслись в танце на крыльях самых необузданных фантазий. Их глаза сверкали из-под опущенных ресниц, их алые губы чуть приоткрылись, обнажая ослепительно белые зубы. Потом они сбросили одежды, оставшись лишь в золотистых дымчатых покровах, и с наивным бесстыдством стали предлагать свои бархатистые
И тут Симму оказалась в весьма затруднительном положении. Ее мужское начало, разбуженное танцем дев, стало брать верх. Все попытки Симму противостоять его натиску были напрасны. И даже когда она в отчаянии отвела взгляд от танцующих — хотя в душе желала вовсе не этого, — даже тогда их вздохов, стонов и шепота было вполне достаточно, чтобы возбуждать ее, точнее его. И, в конце концов, оказавшись не в силах больше сопротивляться, Симму-мужчина, изнемогая, прислонился к стене. С горящими глазами и сердцем, колотящимся, словно молот, скрежеща зубами и мрачно усмехаясь при мысли о своем положении, Симму наблюдал, как закончился танец, как обессиленные девы поднялись с пола, собрали одежды и, забыв светильник, спотыкаясь, растворились во тьме ночи, чтобы снова стать маленькими девочками или устремиться к эротическому снадобью в булькающих хрустальных сосудах.
Симму остался один и с неохотой, с большим усилием вновь изменил свой пол. И вот когда уже все свершилось, в храм вдруг вошла девятая дева.
Голоса остальных давно затихли вдали, и Симму, почти забыв о прежних намерениях, едва сдерживался, боясь, что другого такого случая может не представиться.
Но все же разум взял верх над чувствами, ибо Симму понял, что эта дева совсем не похожа на остальных. С одной стороны, она показалась ему прекраснее других, если такое вообще возможно. С другой же — казалось, она одета не так роскошно, как остальные, — на ней было простое поношенное платье, словно пышные иллюзии сада не имели к ней никакого отношения. В-третьих, она свирепо прокричала в чашу слова, которые звучали странной насмешкой над молитвами, звучавшими здесь до ее прихода: «Узри, Боже, я тоже запечатана! Если б я могла сорвать эту печать, чтобы осквернить твой проклятый колодец!..» После этого и она выбежала из храма.
Застыв в изумлении, Симму вдруг понял, что у него в руках есть теперь решение задачи. Теперь он точно знал, как расколоть водоем Верхнего Мира и выпустить воду бессмертия вниз, во второй колодец.
Глава 8
Восемь из девяти дев ужинали в мраморном дворце. Полулежа на вышитых шелком подушках в свете ароматических свечей, они вертели в руках куски жареного мяса, посасывали засахаренные побеги лотоса, инжирный мармелад и тому подобные лакомства. Яркие птицы наполняли воздух восхитительными руладами. Пантеры и львицы дремали, положив головы на усыпанные драгоценностями колени дев, и украшенные дорогими перстнями пальчики ласкали зверей.
Девы весело болтали, уже оправившись от религиозных безумств. Как и предвидела колдунья, они говорили разные глупости, но, поскольку любая глупость принималась подругами благосклонно, девы считали себя необычайно мудрыми.
— Я полагаю, — глубокомысленно заметила одна из них, — что луна — на самом деле цветок, чьи лепестки постепенно, в течение месяца, опадают пока не останется ни одного. А затем на черной клумбе ночного неба снова распускается бутон молодой луны.
— Свежо и необыкновенно, — ответила ее подруга. Девушки не завидовали гениальности друг друга, им не из-за чего было ссориться.
— Да, я много об этом думала, — продолжала первая, — но теперь меня интересует другое: а вдруг солнце — это пылающий огонь, который каждый вечер тухнет, попав в гигантскую чашу с вином?
— А может, это дыра в ткани эфира, обнажающая пламенный Верхний Мир, где обитает наш Бог и господин? — дерзко заявила третья.
— А Кассафех — дура, — вставила четвертая. — Зря она избегает нас. Она могла бы многому у нас научиться!
Именно так, пусть и ненамеренно, проявлялись человеческие слабости дев: им было, кого осуждать.