Владыка вод
Шрифт:
— Хшш…хшш цай постигай. Я устрою хшш…хшш твою жизнь…
— Устр-рою. — Попугаю не нравилось, что ему не дают сахарок.
— Не верь хшш…хшш несведущим… — Ботало еле-еле добиралось до конца своей коронной речи.
— Не вер-рь! Не вер-рь! Не вер-рь! — попугай, видимо, решил, что на сахарок еще малость не доработал и принялся стараться пуще прежнего. Но этого, по всему, уже и не требовалось. Последние слова раздувшееся вдвое Ботало едва выговорило, с трудом ворочая языком:
— Хшш…хшш у меня хор-р-рош-шо…
— Хор-рошо! — радостно подхватил попугай, и в этот момент Ботало лопнуло. Звук был такой, как будто в болото с большой высоты сбросили плашмя мельничный жернов. При этом Ботало разлетелось на тысячу кусков,
Сметлив огляделся. Кусты-глазастики пропали вместе с колдовством проклятого Ботала, а из болота, кто ругаясь, кто плача, выбирались люди, все в грязи и тине. Кого здесь только не было! Мужчины и женщины, молодые и старые, совсем дети — Ботало не брезговало никем. Сметлив кому-то помогал, кого-то поддерживал, и всем говорил: «Идите в Прогалину, там в постоялом дворе есть баня. Идите в Прогалину…» Он выискивал Цыганочку, вглядывался в лица, перемазанные грязью, но не находил. Тогда он пошел через болото в сторону Переметного поля, навстречу ему брели и брели люди, которых он спас, и всем он повторял то же самое: «Идите в Прогалину, там в постоялом дворе баня…»
Идти пришлось довольно долго, пока навстречу показалась знакомая фигура. Всего остального в Цыганочке было не узнать — платье покрыто коркой полузасохшей грязи, лицо вымазано, волосы — ее чудесные волосы! — слиплись и висели серыми сосульками. Он обнял ее — она заплакала, уткнувшись в грудь. А потом подняла блестящие черные глаза и сказала:
— Я знала, что ты придешь, — и показала ему кольцо с черным лавовым стеклом, выпачканное грязью.
Что творилось в тот день на постоялом дворе в Прогалине! Это был не праздник — это было воскрешение из мертвых! Поселок вздохнул, выпрямился, люди ходили туда и сюда безо всякой цели, просто потому, что ничего теперь не боялись. Вовсю топилась баня, все прибывающие направлялись сначала туда, а потом, отмывшись и приведя в порядок одежду — прямо за столы, где рекой лилась ячменная брага. Хозяин, занюханный мужичок, гляделся теперь орлом, он оказался боек и щедр: у кого нечем было платить, угощал за свой счет, не веря еще вполне счастью. Ботало лопнуло! Лопнуло! Такого еще никогда не случалось, и хозяин снова и снова рассказывал, как пришел к нему человек с попугаем, что говорил он и как пожалел его хозяин, провожая в опасный путь.
А где же сам человек с попугаем? Кто-то вспомнил что видел его идущим в сторону Переметного поля. Но хозяин уверил всех: он вернется сюда непременно. Он обещал. Такой не обманет. И действительно, вскоре после обеда человек с попугаем вошел в постоялый двор с девушкой, видно, тоже выбравшейся из болота. Все кинулись к нему, девушку окружили женщины и тут же утащили в баню, а Сметлива мужики усадили за самый почетный стол в середине бражной. Каждый хотел выпить с ним на дружбу, и когда Цыганочка вернулась, он уже был слегка навеселе.
И пошел пир, как пожар и потоп. Хозяин, сам изрядно накачавшийся, не успевал открывать бочки с брагой, поминутно вскакивая и прося не занимать его место рядом со Сметливом. В дальнем углу бражной пели, у стойки плясали, кто-то, забравшись на стол с бокалом браги в руке, пытался перекричать гам словами о героизме и подвигах. Потом все, будто сговорившись, схватили Сметлива и на руках понесли его через все селение при свете факелов, а он смеялся и отбивался, но его не отпустили раньше, чем протащили в оба конца Прогалины и торжественно внесли снова в бражную. Здесь от него потребовали сказать речь. Он забрался на скамью и сказал:
— Нет больше Ботала. Лопнуло! Только я здесь не главный. Вон кто главный, — он показал на попугая, который бродил по стойке, выбирая, какой кусочек сахара поклевать: хозяин угостил его щедро. — Я купил его за сто пятьдесят монет, но вам отдаю даром — эта птица теперь не имеет цены. Пусть она живет в этом постоялом дворе, и если опять заведется Ботало — у вас будет на него управа. Говорят, попугаи живут очень долго. Так выпейте за его здоровье и пожелайте ему долгих лет!
— Алай! — подхватили бражники. — Алай попугаю!
Потом слово взял хозяин. Он сказал:
— Бесценный дар принес наш спаситель в Прогалину. Клянусь Водом, я закажу для этой чудесной птицы серебряную клетку и буду кормить только лучшим сахаром. Но я не согласен, чтобы герой ушел без награды. Ни один из нас не способен заплатить за птицу ее настоящую цену — попробуем вместе! — Он схватил со стойки поднос, полез в карман и высыпал горсть монет, а потом пошел с подносом по кругу. Все бросали кто сколько мог, и когда хозяин вернулся к столу, за которым сидел Сметлив, на подносе была уже целая горка. — Это, — сказал хозяин с глубоким поклоном, — прими как долг благодарности от нашего поселка, избавленного тобою от страха, и от тех, кого ты спас.
Сметлив отнекивался недолго — долги надо было возвращать, да и ближайшие его намерения требовали некоторых затрат. У Цыганочки, судя по ее сияющим влюбленным глазам, были примерно такие же намерения.
И снова нагрянул пир — как пожар, как потоп! Гуляли долго, бесшабашно, и мало кто запомнил, чем же закончился этот невиданный праздник, потому что напились все отчаянно.
…Проснувшись с туманной, но легкою головой, Сметлив услышал у самого уха чье-то дыхание и, скосив глаза, увидел спящую на его плече Цыганочку. Он погладил ее по голове и подумал, что — вот она, началась его новая жизнь.
ОБМАН-ТРАВА (ПРО ПОЭТА И ЕГО ПОТЕРЯННУЮ ВЕСНУ)
Однажды Поэт сидел у своего стола, глядя в окно, где осыпались осенние листья, где дул ветер и сыпался скучный дождь. И написал такие стихи:
Гуляет ветер в улицах пустых,с ним под руку хромает дождик серый.Слетают с ветки красные листы,исполненные кем-то в виде сердца.А в комнате уютно от огня,смолою пахнут щепки у камина…Но душу рвет и мучает меняосенних листьев старая картина.Они летят, печальны и немы —без страха, без вины, без укоризны.Когда приходит время — так и мыбезропотно слетаем с веток жизни.А что потом — исход или исток?Или остыть — и больше не согреться?..Мне кажется, в груди моей листок —такой же, темно-красный, вместо сердца.Трепещет он, не зная до поры,что смерть — родная дочь дождю и ветру.Но вот сейчас… Еще один порыв —и навсегда листок покинет ветку.…А в комнате уютно от огня.Смолою пахнут щепки у камина.Но душу рвет и мучает меняосенних листьев старая картина…