Власов: Восхождение на эшафот
Шрифт:
Досмотр личных вещей задержанного командарма РОА офицеры СМЕРШа произвели только на следующий день после задержания, в каком-то местечковом особнячке, в котором располагался отдел армейской контрразведки 13-й армии. И вот тогда-то смершевцы вновь поразились. Рядом с несколькими тысячами рейхсмарок и датских крон, а также с текстом «Открытого письма военнослужащих РОА к правительствам США и Великобритании с просьбой о предоставлении им политического убежища», на стол перед ними легли: удостоверение
— И что, — ошалело как-то поинтересовался подполковник контрразведки, наблюдавший за досмотром личных вещей арестованного, — немцы позволяли вам пробыть в лагере военнопленных, а затем все эти годы разъезжать по территории рейха — с удостоверением генерала Красной Армии и партбилетом большевика в кармане?!
— Немецких офицеров это не смущало, — ухватился пальцами за краешек стола Власов, чтобы скрыть их предательскую дрожь. — При пленении они даже оставили мне личное оружие. А носил я советские документы, зашивая их в галифе.
— У нас на личное оружие можете не рассчитывать, — предупредил его майор, командовавший конвоем, доставлявшим сюда «обер-власовца» из штаба 25-го танкового корпуса. — У вас было достаточно и патронов, и времени, чтобы этим своим оружием разумно распорядиться.
— Ну, с личным оружием понятно, традиции как-никак. А вот зачем вам понадобилось хранить и удостоверение генерала РККА, и партбилет?! Рассчитывали, что у себя на родине отделаетесь выговором по партийной линии за несвоевременную уплату членских взносов?! — желчно улыбнулся подполковник.
И все присутствовавшие офицеры дружно расхохотались. Со временем, уже томясь в подвалах внутренней тюрьмы МГБ, Власов не раз признавал, что на их месте хохотал бы точно так же.
— А по расчетной книжке комсостава РККА вы, конечно же, рассчитывали получить «недополученную» зарплату, а затем и продпаек?! — окончательно добивал его майор.
— Все эти документы получены мною на законных основаниях, — едва слышно пробормотал генерал, поняв, что это только начало, что ему еще предстоит пройти через многие месяцы, а может, и годы унижений, пыток и откровенного презрения.
— Ходят слухи, что перед самой капитуляцией рейха вы, гражданин Власов, венчались с какой-то вдовой-эсэсовкой, — вертел подполковник между пальцами обручальное кольцо, изъятое у «верного ленинца» вместе с золотым нательным крестиком. — Это холостяцкий анекдот от РОА, или действительно нечто подобное происходило?
— Да, я венчался с немкой.
— И когда же это произошло?
— Тринадцатого апреля, в Карлсбаде.
Вспомнив, что генерал предстал перед ними тринадцатого мая, офицеры многозначительно переглянулись и вновь рассмеялись.
— В таком случае, извините, что
— Я это уже понял, подполковник, — попытался взять себя в руки бывший командарм. — Лучше мне было бы застрелиться.
— Какое мудрое, но слишком уже запоздалое прозрение! — сказал подполковник.
— Да не способен он застрелиться! — презрительно окинул взглядом согбенную фигуру Власова майор. — Такое… обычно не стреляется.
37
«Боже мой, Карлсбад! Отель „Ричмонд“. Медовый месяц!.. — размеренно бился он затылком о бетонную стену. — Неужели все это когда-то было?»
Теперь, томясь в камере смертников в ожидании казни, Власов вновь и вновь обращался к своим воспоминаниям, к тем эпизодам последних дней существования рейха, которые еще способны были тогда изменить его судьбу, не привести к тюремным застенкам, в нескольких шагах от эшафота.
Сколько раз Власов возвращался потом в то изумительно солнечное утро, когда он прибыл в карлсбадский отель «Ричмонд». Расположенный в глубине парка, у живительных лечебных источников, отель поражал своей патриархальной нетронутостью, таинственным шепотом дубовых крон и манящей загадочностью уединенных уголков.
Здесь просто грешно было думать обо все еще происходивших где-то там, за пределами этого рая земного, последних сражениях войны; о вражде и неукротимой смерти, бродившей по вершинам окрестных горных хребтов. Здесь все взывало к вере в грядущие дни и к мечтательной умиротворенности.
— Как видите, мой генерал генералов, я по-прежнему остаюсь верной своей привязанности к вам, — сказала Хейди фон Биленберг, встречая его в фойе, в окружении нескольких офицеров СД, которые, впрочем, сразу же отдалились, предпочитая держаться на почтительном расстоянии. — Несмотря на все те ужасы, которые творятся сейчас почти на всех землях Европы, я по-прежнему верю в ваше земное и небесное призвание. Именно поэтому я здесь, именно поэтому горжусь, когда кое-кто из старых друзей все еще называет меня «правительницей России», пусть даже будущей.
Выслушав это, Власов грустно улыбнулся. О, нет, Хейди Биленберг даже не пыталась входить в роль романтической возлюбленной. Она оставалась особой земной, рассудительной. Другое дело, что в этой своей рассудительности она все еще вынашивала такие житейский планы, от которых сам он, генерал Власов, давно и благоразумно отказался.
— Думаю, что они попросту подшучивают над вами, Хейди. Неужели не понятно, что теперь мы очень далеки от триумфального возвращения в Москву? Как никогда ранее, далеки.