Власов: Восхождение на эшафот
Шрифт:
Тот подспудно чувствовал, что история неожиданно уготовила ему совершенно немыслимую в его положении роль — «спасителя Праги». Но в то же время он понимал, что у него и так слишком много врагов: красные, англичане, американцы, французы, чешские партизаны, которые бродили вокруг его стана, словно шакалы, угрожая подстрелить или захватить для казни всяк отбившегося от «стада». Превращать в этой ситуации в своих врагов еще и немцев — означало бы самоубийство. Тем более что Шернер, Буссе и прочие только и ждут случая, чтобы наконец-то расправиться с командиром «взбесившейся дивизии». Стоит ли удивляться, что, пригласив к себе командиров стрелковых полков Сахарова, Архипова, Артемьева и Александрова-Рябцова, командира артиллерийского полка Максимова и полка снабжения Герасимчука,
— Не резон нам теперь воевать, полководцы вы мои, ни против тех, ни против этих. Поэтому спасибо пражанам за оказанную честь, но придется им сказать, что это уже не наша война, а главное, не наша генеральная линия. В реальности же линия у нас теперь одна — хитрить, выжидать и бороться только за выживание. А там время покажет.
Он был уверен, что «полководцы» тут же поддержат эту его генеральную линию на выживание, как поддерживали во время ухода с позиций на Одере и во время всего «марша на Богемию».
Но тут произошло то, что неминуемо должно было произойти. Поскольку парламентеры не ушли из расположения дивизии, а продолжали навязчиво общаться с офицерами и солдатами, призывая братьев-славян прийти им на помощь против давнего общего врага, то выяснилось, что несколько рот уже «распропагандированы», как это случалось в царской армии во время революции.
Там уже бурлили страсти, и все больше солдат рвалось в бой, в надежде, что, помогая восставшим пражанам, они не только отведут душу в боях с немцами, расплачиваясь с ними за все лишения и обиды, но и заслужат, таким образом, прощение у себя на родине. Уловив этот нюанс, чешские парламентеры горячо заверяли легковеров, что чешское правительство, которое уже создается в Праге, заступится за них, «власовцев», перед советским правительством, а какой-то части, возможно, и предоставит политическое убежище в самой Чехии.
Даже понимая, что большая часть дивизии может выйти из-под контроля и двинуться на Прагу без его согласия, под командованием своих «полководцев», Буняченко еще готов был тянуть время. Он связался с Власовым, Ставка которого находилась неподалеку, в селении Сухомасты, но командарм тоже стал хитрить. Командарм понимал, что время вермахта и частей СС истекает, и неплохо было бы приписать себе еще и славу спасителя Праги, города, в котором и был основан Комитет освобождения народов России, но, с другой стороны, он все еще опасался лишаться своего последнего союзника и «кормильца». Поэтому он избрал ту же тактику, что и во время «Богемского марша» дивизии: не приказывать, но и не запрещать.
Единственное, в чем Власов и Буняченко сошлись абсолютно твердо, — что самое время показать англо-американцам: не такие уж они, войска КОНРа, верные союзники немцев, как это кажется на первый взгляд. В любом случае, спасение Старой Праги от разрушения им зачлось бы, если уж не на этом, то на том свете.
Окончательное же решение подсказали сами американцы. Вернувшись 5 мая после встречи с ними, делегация во главе с полковником Азбергом была крайне разочарована и возмущена. Ни в какие переговоры с КОНРом о будущем союзничестве Объединенное англо-американское командование вступать не намерено. Наоборот, не желая портить отношение с Советским Союзом, оно жестко требуют: власовцы должны сложить оружие и, уже в качестве военнопленных, ждать решения высшего объединенного командования. Притом, что решение это может быть только одним: всех советских граждан передать советским властям, ибо таково требование Ялтинских соглашений.
Именно так все и было изложено в бумаге, которую американцы вручили Азбергу для ознакомления с ней руководства КОНРа и командования РОА. Тут уж вскипел и сам Буняченко. К вечеру того же дня его полки уже были на окраине Праги. Частью истребив, а частью разогнав заслоны на окраине города, полк Александрова-Рыбцова завязал бой с охраной военного аэродрома в Рузине, где стояли готовые к вылету немецкие истребители нового поколения Ме-262.
Офицеры аэродромной охраны знали, что части 3-й американской армии генерала Патона застряли в районе Пльзеня, считая невыгодным для себя брать штурмом Прагу, которая по условиям договора должна достаться «красным». В то же время передовые части самих красных пребывали в ста двадцати километрах восточнее Праги. А вот откуда взялись русские, совершившие налет на аэродром, это понять было непросто. После получасового боя, при котором охране аэродрома пришлось драться в полном окружении, под плотным стрелковым и минометным огнем, два батальона власовцев — капитана Кучинского и капитана Будерацкого — ворвались на территорию аэродрома. Несколько ближних перестрелок, и вот уже в районе казармы и технических сооружений бойцы РОА сошлись с немцами в упорной штыковой атаке, которую со временем исследователи назовут последней штыковой атакой Второй мировой.
После того как был сожжен последний из остававшихся на аэродроме самолетов, полк ринулся на помощь бойцам Архипова. При поддержке чешских партизан власовцы стремительными атаками овладевали мостами через протекавшую через весь город Влтаву, выбивая при этом немцев из предмостных укреплений и ближайших зданий. К концу дня значительная часть центральной части города уже оказалась в руках взбунтовавшихся русских и восставших чехов, но в это время из штаба Пражского восстания Буняченко, тоже перенесшему свой штаб в город, сообщили, что к Праге подходят части войск СС. Комдив тут же направил свой резервный полк на окраины города, чтобы, вместе с отрядом чехов, преградить путь эсэсовцам, в то время как мобильные группы уже взрывали автомобильные и железнодорожные мосты в окрестностях города.
Власов был уверен, что теперь, когда путь на Прагу, по существу, открыт, американцы войдут в нее как союзники РОА и чешских повстанцев. Вот тогда-то и решится судьба его армии. Но тут произошло то, чего командование РОА больше всего опасалось. Американцы вдруг заявили, что входить в Прагу не будут, поскольку есть соглашение с Москвой о том, что город будет в зоне контроля Красной Армии, в то время как явно запоздавшие красные дивизии уже подходили в столице Чехии.
Окончательно же все прояснилось 6 мая, после полудня. Когда на отдельных участках власовцы все еще вели перестрелки с немцами, полковника Архипова неожиданно вызвали в штаб Пражского восстания. Встретив там командира американского разведывательного бронеотряда капитана Уэстла, полковник РОА поначалу обрадовался, решив, что американцы все же не откажутся от такого военного приза, как Прага. Но вместо этого американский офицер вальяжно сообщил ему:
— Видите ли, сэр, мое командование уже провело переговоры с советским командованием. При этом генерал Эйзенхауэр заверил русских, что ялтинские договоренности будут выполнены и Прагу передадут советской стороне.
— Но до передачи сюда войдут американские войска, чтобы поддержать части РОА и повстанцев? — поинтересовался полковник.
— Этот вопрос остается открытым. Скорее всего, не войдут, поскольку в этом нет смысла. У нас считают, что у генерала Власова и чешских повстанцев достаточно сил, чтобы продержаться до ввода в Прагу советских войск. Тем более что почти всю центральную часть города вы уже контролируете.
Архипов вопросительно взглянул на одного из руководителей штаба повстанцев Иржи Стомача. Прибывший с ним переводчик, чех русских кровей, бывший сельский учитель немецкого, успел предупредить Архипова, что Стомач — один из самых яростных чешских коммунистов. И поскольку выяснилось, что Прага достанется русским коммунистам, то уже есть предположение, что премьером временного чешского правительства тоже станет фанатичный коммунист Смрковский, а Стомач — первым вице-премьером.
Так вот, похоже, что переводчик, который и английским тоже владел неплохо, был прав: Стомач уже чувствовал себя без пяти минут вице-премьером чешского правительства. Еще вчера испуганно заискивающий перед «русскими братьями-спасителями», сегодня этот «товарищ» уже окончательно уверовал, что угроза, нависшая над восставшими и, в первую очередь, над коммунистами, почти развеялась. А потому и вел себя несдержанно, чтобы не сказать — нагло.