Власов. Два лица генерала
Шрифт:
В общем— то, это понятно.
Под угрозой оказалась не только возможность, пусть и ценою бесчисленных жизней русских, украинцев, белорусов, поддерживать в населении ужас перед немцами…
Смешно, но это как раз и не беспокоило Москву, поскольку уже ясно стало, что ее верным и надежным помощником в этом вопросе является сам гитлеровский Берлин с незыблемой ост-политикой. [193]
Нет, не этого опасалась Москва.
Внезапно там осознали, что действие воззваний Власова не ограничивается их влиянием на исход боевых операций. Оно было шире. Оно подрывало сами основы большевистской русофобии, которую, несмотря ни на
Понимал ли это Власов? Безусловно, понимал… Только противопоставить этому, кроме разговоров, не мог ничего.
— Заметьте себе, господа,-рассуждал он на вилле Кибиц Вег за партией в преферанс. — У нас отъявленным врагом режима и изменником родины принципиально считается каждый думающий иначе. Или просто ищут козлов отпущения. Поэтому советские люди выучились внешне соглашаться с требованиями режима. Что они думают и чувствуют — они тщательно скрывают. Это привело к известной шизофрении — что и есть одно из величайших преступлений большевистских вождей. Говорят, что национал-социализм и большевизм — два сапога пара… Это, конечно, неверно. Вы можете критиковать, иметь свое мнение и даже настаивать на нем. У большевиков такое не позволяется… Но какая, скажите мне, разница?
«Обычный порядок дня усложнялся обильными возлияниями в любое время, — пишет Сергей Фрёлих, вспоминая те дни, — но особенно по вечерам, при игре в преферанс, одну из самых популярных карточных игр в России, похожую на бридж».
Когда Штрик-Штрикфельдт отказывался пить, Власов пил с Фрёлихом. Когда Фрёлих пытался отказаться от выпивки, Власов каждый раз говорил:
— Как это ты больше не хочешь? Ты обязан пить за наше дело… Если и Фрёлих был занят, «за наше дело» пили студенты-рижане, составлявшие внутреннюю охрану виллы.
Однажды денщик уронил поднос с пустыми водочными стаканами.
— Прошу извинить,-сказал Власов своему немецкому гостю. — Ведь это «унтерменш».
Время от времени Власов закатывал верным ему прибалтийским немцам истерики.
— Я больше не хочу ничего!-кричал он. — Меня обманывают. Все бессмысленно. Верните меня в лагерь военнопленных… [194]
— Там водки не дают, герр генерал,-утешал его Штрик-Штрикфельдт, и Власов стихал.
— Я понимаю,-говорил он. — Но поймите и вы меня… Я уничтожил все мосты к моей родине. Я пожертвовал своей семьей, которая сегодня, в лучшем случае, живет в ссылке,.но, скорее всего, уже сейчас ликвидирована. Я необратимо стою вместе с немцами в борьбе против Сталина. Для меня лично это положение может закончиться или победой или поражением, которое будет означать для меня смерть. Даже самому глупому немцу должно быть ясно, что мне нет отступления.
Он махнул рукой.
— Унтерменш!-закричал он денщику. — Неси скорей суп!
Были, как свидетельствует Сергей Фрёлих, отвечавший за охрану Власова, и покушения на генерала, но какие-то, мягко говоря, странные…
Однажды на виллу позвонил некто Пастернак, уголовник, осужденный на смертную казнь в СССР.
Дверь ему открыл сам Власов.
— Что вам угодно?-спросил он.
— Я хотел бы познакомиться с генералом Власовым.
— Прошу,-сказал Власов и впустил Пастернака в дом.
В кабинете он достал коробку, в которой
Скромность жизни генерала так потрясла уголовника Пастернака, что он, как пишет Сергей Фрёлих, отказался от плана убить Власова.
Кроме Пастернака была еще и Оленька…
Она позвонила на виллу летним днем 1943 года и сказала, что она — «остарбайтен» и пришла к генералу Власову.
Была Оленька светлой блондинкой с ангельским личиком, с большими голубыми глазами, длинными ресницами и затуманенным взором.
— Какое у вас дело к генералу Власову?-спросил Фрёлих.
— Никакого,-пролепетала юная красавица. — Я просто хотела увидеть этого великого человека.
Фрёлих нахмурился, но тут раздался бас генерала:
— Впустить!
Так и прижился на вилле «маленький ангел». Получилось очень удачное дополнение к «домашнему святому», Вильфриду Карловичу Штрик-Штрикфельдту, — полный, так сказать комплект.
Очень скоро «маленький ангел» объявила себя невестой адъютанта Власова капитана Ростислава Антонова. [195]
«Насколько это соответствовало истине, — пишет Сергей Фрёлих, — осталось тайной. Во всяком случае, настоящего венчания не было, но у нее были интимные отношения с Антоновым».
И тут же добавляет:
«Весьма возможно, что она побывала и в других постелях, так как, несмотря на внешность невинного ангела, она проявляла большую любовную активность. Сразу же она стала завоевывать домашние права, уходила и приходила по своему усмотрению, как будто она была одним из домочадцев. Она то разыгрывала роль жены, иногда невесты, но чаще всего была просто подругой генерала. Эти роли менялись весьма часто».
И хотя Сергей Фрёлих, как он пишет, и был единственным человеком на вилле, который не попал под власть Оленькиных чар, и он не сразу разглядел в Оленьке агента НКВД. Помог случай…
«Как— то раз настроение в штабе было подавленное. Надежды на признание Власовского движения были слабы. Разрешение на формирование армии, казалось, откладывается на неопределенное время».
Как это часто бывало на вилле Кибиц Вег, в этот день попойка, в которой Фрёлих не мог не участвовать, началась с раннего утра и продолжалась до позднего вечера. Фрёлих устал и сказал Ростиславу Антонову, что останется ночевать на вилле, в комнате дежурного по канцелярии.
Там стояли рядом две кровати.
Фрёлих разделся, лег на одну из них и готов уже был заснуть, как вдруг дверь открылась, зажегся свет, и вошел Антонов со своей невестой.
— Уже очень поздно,-сказал Антонов. — Оленька не может ехать домой и останется здесь. Ведь вот еще одна кровать тут свободна, она может лечь на нее.
Сказав это, Антонов исчез, а Оленька разделась, подошла к свободной кровати и легла под одеяло.
«Несмотря на то что мой разум был под влиянием алкоголя, я сразу понял, какое создалось щекотливое положение, — пишет добропорядочный семьянин Сергей Фрёлих. — Я предполагал, что этот „ангел“ должен был меня обворожить. Советчики считали меня оком немецкого руководства в окружении Власова, и им было известно, что на меня возложена ответственность за все происходящее на Кибиц Вег».