Власть его желаний

Ковалевская Алиса

Виктора мой выпад не смутил. Его, казалось, смутить было невозможно в принципе.

– И на это тоже.

Мне вдруг стало ясно, что в словах его нет поддёвки. Он действительно хотел этого – хотел видеть, как я надеваю его платье. Осознание этого было таким внезапным и острым, что я потеряла дар речи. Прижимала к груди платье и смотрела на мужчину, от взгляда которого мне становилось не по себе. Чувство было, как будто меня обдаёт то жаром, то холодом.

– Я жду, Марин, – негромко, но с нажимом.

Я медлила. Смущение,

протест, желание казаться ему равной не давали мне убрать руки от груди. Подписав контракт, я заключила сделку с дьяволом, и теперь, стоя от него на расстоянии вытянутой руки, всё явственнее осознавала это. Но обратного пути уже не было, потому что в контракте был ещё один пункт, где чёрным по белому значилась сумма неустойки, не многим уступающая неустойке за раскрытие тайны. Сумма неустойки за преждевременное расторжение договора.

– Хорошо, – он приблизился, когда я, вспомнив об этом моменте, мысленно застонала. Высвободил платье из моих пальцев.

Я не противилась. Нежная ткань в его руках казалась ещё более тонкой. Такой непривычный контраст силы и невесомости.

– Лет в десять я купил на отложенные карманные деньги куклу, – он взял меня за руку и вынудил поднять её. Кончиками пальцев провёл от запястья до локтя. Почти невесомо, но от этого прикосновения внутри меня всё превратилось в миллиард маленьких нервов. Таких же оголённых, как и я сама. – У неё было уродливое розовое платье, которое совсем не шло ни к её цвету кожи, ни к волосам, – поднял мою руку ещё выше.

Я почувствовала, как невесомое платье прохладой заскользило по коже. Подняла вторую руку и послушно продела в проём рукава.

– У неё были каштановые волосы и глаза фиалкового цвета, – его ладони на моих бёдрах.

Мягко, всё так же, почти не касаясь, он нарисовал один ему ведомый узор и рывком развернул меня к себе спиной.

– Она была очень красива, Марин. Самая красивая кукла из всех, что были в магазине, – замок застёжки на боку пополз вверх.

Я опять смотрела на наше с Виктором отражение, но ничего толком не видела. Лишь чувствовала его пальцы, его дыхание у себя на затылке и слышала его вкрадчивый, мягкий и одновременно грубовато-мужской голос.

– Я принёс её домой, Марин. Раздел и распорол её ужасное платье, а потом сшил заново. Но ей не шёл розовый. Совсем не шёл, понимаешь? – теперь он поглаживал меня по спине, немного ниже лопаток. Как раз там, где были три родинки.

Неожиданно он жёстко усмехнулся, на лицо набежала тень. Ладони исчезли.

– Когда отец увидел у меня куклу и несколько платьев, которые я сшил для неё, он устроил мне трёпку. Приказал отправить мою куклу в мусор и пригрозил, что, если ещё раз увидит что-то подобное, высечет меня ремнём.

– И что? – я облизала почему-то пересохшие губы.

Дотронулась до шеи, до ключиц. Вырез был V-образным, и из-за этого шея моя казалась длиннее. Насыщенный цвет оттенял бледную кожу и цвет глаз. Даже босая, растрёпанная, я казалась себе другой. В платье, легко спадающем на плечи, выделяющим талию. И… рядом с мужчиной, возвышающимся у меня за спиной подобно каменному изваянию языческого идола.

– Ты отправил её в мусор?

– Да, – теперь он не касался меня, но я чувствовала его кожей – так близко мы стояли. – А потом достал и сшил ей новые платья. После этого у меня было много кукол, которым я шил платья, Марин. Но ни одна из них не была хороша как та.

Договорив, он приподнял мои волосы. Тронул шею. Замочек цепочки раскрылся, и она упала на пол. Виктор скрутил мои волосы жгутом так сильно, что мне стало больно, и тут же выпустил.

– Снимай, – отрезал он. – Тебе не идёт этот цвет.

– Но…

– Тебе не идёт этот цвет, – повторил он и вмиг расстегнул молнию. Сдёрнул платье с плеч. Оно упало на пол к моим ногам, а я задрожала, заметив, как потемнели его глаза, как сверкнуло серебро, и расширились зрачки. Соски вдруг стали твёрдыми, внизу живота щекотнуло теплом. Холода я больше не чувствовала – только жар.

– Да… – кривая, мрачная усмешка. – С тех под у меня было много кукол. Но ни одной достойной.

Он отвернулся только затем, чтобы снять с перекладины другую вешалку, а мне захотелось привалиться к стене. Ног я почти не чувствовала, только неожиданно появившееся волнение и тепло внизу живота, не желающее отступать. Кукла… Он говорил о кукле или… Что значит, у него было много кукол?! Для чего ему моё тело?! Что он вообще…

– Вот это, – опять близко. Его ладонь на моих ягодицах. От неожиданности я подалась назад и тут же ощутила. Боже мой…

Мигом я повернулась у него в руках. Посмотрела в его потемневшие глаза, чувствуя твёрдый бугор выпирающей ширинки уже животом.

– Тебя так сильно возбуждают все твои куклы? – голос выдавал моё напряжение.

– Ты первая, – вверх-вниз вдоль прорези трусиков, прижимая меня к себе сильнее. Откровенно. Никогда ещё я не слышала и не чувствовала ничего более откровенного.

Платье осталось у меня в руках, когда он позволил мне отстраниться. На этот раз тянуть я не стала – отвела взгляд и поспешно скрыла себя изумрудным шёлком. Подняла глаза и обомлела. Женщина, смотрящая на меня из зеркала, была кем угодно, только не мной.

– Да, – он поправил у меня на плечах тонкие лямки. – Вот так гораздо лучше. Привстань, – я снова слышала и не слышала его. Смотрела на нас, видела его широкие ладони на своих плечах, себя саму – знакомую и незнакомую, огонь его чёрно-серебристых глаз. – Привстань, Марин, – на ухо.

Щетина его соприкоснулась с моей кожей. Щекотно… внизу живота, чёрт подери, щекотно. И опять чувство, что я иду с завязанными глазами по лезвию над пропастью.

– Так? – на выдохе, приподнявшись на носочки.