Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени
Шрифт:
До сих пор в ушах звучит: прислужники партаппарата, центра, Союза, Горбачева, Полозкова и т. д.
Я уже говорил, что заявление готовилось нами чуть ли не конспиративно. Во всяком случае, кроме нас, авторов, о нем никто и ничего не знал.
Да, мы имели в виду инициативу 250 человек о созыве внеочередного Съезда. Да, мы приурочили это заявление к этому Съезду. Приурочить – не одно и то же, что синициировать. Между тем в вину «шести» упорно ставили созыв внеочередного, третьего Съезда. Поставившие подпись под соответствующим требованием депутаты были озабочены неблагоприятной обстановкой, складывающейся как в стране, так и в парламенте. Параллельные структуры, созданные в Верховном Совете, – консультативные и экономические советы – оказались
Строго говоря, ничего нового в этих традициях не было. Как и в предыдущие семьдесят с лишним лет, все решали первые лица Союза и России. Ни к чему хорошему привести не могла тактика конфронтации. Думаю, что как раз эта тактика и спровоцировала в значительной мере августовские события. Хорошо, что дело не дошло до крупных столкновений, влекущих огромные жертвы. Кое-кто, правда, попытался возложить на нас ответственность и за эти события. Они, мол, что-то знали, когда в заявлении намекали на их возможность. Почему же тогда Э. Шеварднадзе, в декабре 1990 года прямо заявивший о грядущем выступлении консервативных сил, числится в героях?
Для меня несомненно лишь одно: если бы Съезд, руководство России и Союза оказались способными на конструктивный анализ состояния и перспектив развития общества, до ГКЧП дело бы не дошло. Столь же несомненно, что на экономическом положении страны негативно сказалось нежелание парламента и правительства идти на повышение цен. В конце концов это все равно было сделано. Запоздание очень дорого обошлось народу: мы получили взлет цен в пять-шесть и более раз вместо планировавшегося повышения на 50–80 процентов.
Но все это – рассуждения, так сказать, постфактум. А тогда, оказавшись вовлеченными в водоворот событий, мы были вынуждены заниматься не столько отстаиванием своих концептуальных позиций, сколько отбиваться от навешивания идейно-политических ярлыков. Во всех обвинениях в адрес «шести» главным было утверждение о намерении свергнуть Бориса Николаевича, хотя в заявлении не содержалось ни слова о его отставке. Но, повторю, мало кого интересовал подлинный смысл заявления.
Хочу воздать должное позиции Б. Н. Ельцина. Не исключаю, что, если бы на месте Бориса Николаевича был кто-то другой, гонения на нас могли бы быть куда сильнее. Он же проявил выдержку. Я сужу, конечно, по его отношению ко мне. Так что не всегда Ельцин рубит сплеча – и это тоже нужно видеть и знать.
Тем не менее очень скоро все «подписанты» почувствовали себя попавшими в кольцо. В заявлении мы четко обозначили свою приверженность центристской позиции, уверенно считая центризм нужнейшим элементом политики сохранения Отечества. Так думали мы, но не аудитория.
Осложнили обстановку и активные выступления радикальных сил. Забастовки горняков, вспыхнувшие в Кузбассе и Воркуте, – в большой мере результат усилий радикалов во главе с Б. Денисенко. Платить за поддержку угольщиками демократов пришлось в самое трудное для экономики России время, и не Денисенко, а всем нам. Я имею в виду обещание поднять зарплату шахтеров Кузбасса и Воркуты до 30 тысяч рублей. А тогда простаивали десятки доменных печей, коксохимические заводы находились на грани остановки, люди остались без заработка.
Когда позднее в Сыктывкаре я встречался с рабочими, они говорили о том, что в выигрыше оказались бастовавшие, а не те, кто продолжал работать. Подобные явления представляются мне весьма опасными. Заигрыванием с определенными группами населения политики люмпенизировали перестройку. Это может
Уже с момента открытия Съезда я понял: противостояние не является стихией, это не результат политического разномыслия – оно целенаправленно подогревается некоторыми группами депутатов и прессой. Вероятно, дело шло к предоставлению Б. Н. Ельцину новых полномочий, которые, скорее всего, будут использованы для президентства. А это, в свою очередь, приведет к обострению конфронтации крайних сил. И это – одна из причин того, что я пожалел о нашем выступлении. Не потому, что оно было ошибочным по существу, а потому, что получился совсем иной эффект по сравнению с тем, на который мы рассчитывали. Мы, по существу, дали новый повод для усиления нападок на политиков центристского толка.
Напомню, что в Москве в это время были сосредоточены многочисленные подразделения милиции, внутренних войск и спецтехники. Это еще больше углубило раскол в рядах депутатов. Шансов на реальную оценку Председателем Верховного Совета и Президентом СССР складывающегося положения дел практически не осталось.
Разумеется, звучали и трезвые голоса. Например, депутат А. Тулеев, обрисовав в своем выступлении ситуацию в Кузбассе, обратил внимание на безответственнейшее поведение представителей официальных союзных и российских структур. «Вместо дела, вы же видите, кто чем занимается, – сказал он, – митинг за митингом, с флажочками, с песенками идут члены Верховного Совета. Я уже в стихах знаю, кто из вас что скажет». Он зачитал призыв из газеты «Кузбасс»: «Распускайте Советы всех уровней, захватывайте шахты, создавайте гражданские комитеты сопротивления, отряды самообороны». В этом призыве запечатлена программа сил крайнего толка, заинтересованных в обострении ситуации и использующих для этого нервозную атмосферу Съезда. Словом, развернулась настоящая война за власть.
Хочу напомнить и такие слова, с горечью сказанные тогда Тулеевым: «С эфиопами договариваемся, а у себя в России российские области не могут дать в Кузбасс продукты… Но если вы поддерживаете шахтеров, если вы переживаете за них, если вы их страдания действительно принимаете, ну так дайте мяса… то, что обязаны дать по поставкам». Слушая его выступление, я сознавал: похоже, мы и в самом деле своим заявлением вызвали обострение ситуации. А ведь вполне искренне надеялись на обратное. Кстати, до сих пор благодарен Тулееву за то, что он поддержал нас, высказался за ликвидацию крайне левых и крайне правых блоков, за опору на умеренных депутатов, способных вести нормальный диалог и готовых к практическим действиям. Тулеев тогда занимал центристские позиции.
Внешне наиболее адекватную позицию занимал сам Ельцин. Политик с развитым чувством ситуации, он включался в игру, а окружение посылало мяч в нужную зону. После окончания Съезда в личной беседе я говорил Борису Николаевичу, что Российская Федерация должна бороться за суверенитет и самоопределение в составе Союза, не допуская его разрушения. Именно Россия, русские пострадают больше всех в результате развала Союза. Он сказал, что не допустит развала СССР, речь идет только о коренном его обновлении.
В ходе развернувшейся на Съезде борьбы выступали (каждый со своей позицией) авторы «заявления шести». Так, Борис Михайлович Исаев, человек, безусловно, честный, компетентный, высказал озабоченность пробуксовкой реформ в хозяйственной сфере. По его словам, парламент, Президиум Верховного Совета отстранились от этой работы. Разумеется, ему логично был задан вопрос: ну а сами вы, как один из руководителей Верховного Совета, что сделали для того, чтобы изменить положение? Но ведь Исаев потому и подписал заявление, что все его попытки включиться в работу блокировались, знания и опыт оставались невостребованными. Мне было приятно услышать, что Ельцин, отвечая на выступление Исаева, заявил, что четко распределит обязанности среди членов Президиума и будет с каждого спрашивать за работу.