Власть над водами пресными и солеными. Книга 2
Шрифт:
Тесная крысиная дыра ведет из еще более страшного мира демонов в наш, где полным-полно ароматной, питательной, спасительной золотой силы, текущей в тончайших, изысканных сосудах — и никакого сопротивления, никакой расплаты, одно блаженство насыщения и забытья… Я начинаю рассказывать Дубине все, что могу извлечь из своей памяти, из памяти сытого суккуба, похрапывающего в своем логове, беззащитного, словно человеческий младенец. Тоннель сияет под моими опущенными веками, я помню каждый выступ, каждую острую жилу на его стенах, каждый камушек, обдиравший
В комнате отчего-то поднимается ветер. Он гасит свечи, рвет балдахин кровати, валит пудовые стулья из цельного дерева. Я замираю. Допрыгалась. Медленно-медленно поворачиваю голову.
Рядом со мной вращается темная воронка торнадо. Медленно вращается, лениво, безопасно. Над нею маячит, словно из грозовой тучи вылепленная, голова мужчины. Глаза, светящиеся безмятежной небесной синевой, завороженно наблюдают за мной. Я боюсь вздохнуть. Черт бы тебя побрал, Хасинта, черт бы тебя побрал, кого ты вытащила из нижнего мира, пропади оно пропадом, твое новообретенное мастерство рассказчика…
— Я марид, — сообщает воздушный мужик с таким видом, будто ждет, когда я паду ему на грудь, клубящуюся облачными змеями. — Не бойся, я не ифрит, я марид.
— Некоторые из вашей братии — людоеды, — сухо замечаю я.
— Некоторые из присутствующих — тоже, — улыбается он. Несмотря на то, что выглядит он, как гигантская стеклянная статуя, наполненная бешено вращающимся дымом, улыбка у него хорошая. Улыбка доброго челове… э-э-э… существа. — Не злись, Хасса, мне давно этого хотелось.
— Давай-ка с самого начала, ладно?
— Ты меня не узнаешь? — вроде как осеняет марида. Да, мне повезло, что Дубина даже в глубине души не ифрит-пироман, убийца людей, пожиратель душ, а добродушный и любопытный марид, маг и творец вещей.
— Кого "тебя"?
— Ну… меня, — марид мнется. Да, конечно, демоны не называют имен. Никому.
— Мы что, знакомы с тобой — там? — я тычу пальцем в пол.
— Да! — оживляется марид. — И ты обещала, что возьмешь меня с собой, когда отыщешь путь! А сама уже сколько раз сюда ходила — и ни разу не позвала!
— Так это я ее вызывала. Одну, — оправдываюсь я. Он, конечно, добрый малый, но уж больно могуч. Лучше его не раздражать. — Для тебя у меня пути не было. Он у каждого — свой. Тебя вызвал мой друг. Ты его слышишь? Внутри головы? Слышишь?
— Слышит, слышит, — произносит марид голосом Дубины. — А он ничего мужик, подходящий. И много полезного умеет. Хочешь, покажу?
— Вот только замков не строй, умоляю! — я прижимаю ладони к груди и делаю брови домиком, стараясь донести до марида, такого же простодушного, как и вызвавший его Эркюль под номером тринадцать, что замки внутри замков нам абсолютно не к месту и не ко времени.
— Ты меня совсем не уважаешь! — хмурится марид. Его тело наливается чернотой, местами его пронизывают молнии толщиной с нитку. Постель начинает пованивать гарью. — Между прочим, мариды очень искусны…
— А церковь отгрохать можешь? — быстро спрашиваю я.
— Могу, конечно! — смягчается марид, на глазах белея и розовея — это, видимо, что-то вроде снисходительной улыбки.
— Значит, построй где-нибудь на холмах такое, знаешь… — я помаваю в воздухе руками. Черт, как бы ему объяснить?
— Хорошая мысль! — пробивается голос Дубины сквозь зону облачности. — И пусть над нею пара ангелов трубит, пока все не сбегутся.
— Вот-вот, — оживляюсь я. — А как сбегутся, объяви их устами: да будет известно всем — церковь сия есть дар божий богобоязненным принцам, молившимся об искуплении грехов отца их, короля-чернокнижника. Служите здесь и молитесь мирно, и защитит вас покров господень от зла, ныне и присно и во веки веков!
— Круто! — ухмыляется не то марид, не то богобоязненный принц Эркюль собственной персоной. И на пару минут погружается в сосредоточенное молчание, вздымаясь внутри себя белоснежными клубами.
Свезло. Просто невероятно свезло. Кто ж знал, что Дубина и в кошмарном нижнем мире связан не с дрянью какой-нибудь, а с таким милашкой-градостроителем? Эта страна будет целовать ему ноги — да что там, следы в пыли целовать будет. Святой Эркюль, моли боженьку за нас, грешных…
Выспаться, конечно, не удастся — все равно будить прибегут. Но ради приятных новостей и сном пожертвовать не жалко. Теперь главная задача — уговорить марида, словно громадного щенка, успокоиться и вернуться в свою будку. Это будет нелегко, но мы справимся.
Глава 12. Жизнь прошла. Но только одна
Если вы думаете, что после стычки с Толстухой и Кащеем мы величественно удалились и публика проводила нас испуганными взглядами и вздохами облегчения — плохо же вы знаете русского писателя! Нет для него большего удовольствия, чем отыскать в толпе СВОЕГО. И пусть это будет свой на день, на час, на мгновение, фальшивый свой, корыстный свой — пусть, пусть, пусть! Лишь бы был.
Наверное, всё оттого, что писатели одиноки. Сколько их вместе ни собери, получите собрание одиночек. Самой непохожестью друг на друга доказывающих: одиночество не разбирает, у кого внутри поселиться. Оно всеядно и повсеместно. Но человек не был бы человеком, если бы не старался бороться с этим сугубо человеческим свойством — со способностью ощущать, что ты один. И бояться, что так один и останешься.
Борцы потянулись со всех сторон, обретая в нас соратников — по факту беспощадной расправы с теми, кого они и сами бы на серпантин порвали. Им было все равно, кто мы и зачем мы здесь. Мы были их СВОИ. Глаза наших новых единомышленников светились голодными огнями, как у ночных хищников. Мы с Геркой привычно (не иначе, у Викинга с Дубиной научились) стали спиной к спине. Мне отчаянно не хватало хоть какого-нибудь оружия.
— Ужасные люди, не правда ли? — прошелестела женщина, похожая на свинью в медальоне, автор книг об обретении беспричинного счастья методом самозомбирования. — Куда ни придешь, везде они. И всех терроризируют.