Властелин джунглей
Шрифт:
— Босс, он весь на кумарах, совсем стремный. Мы так поговорить не сможем.
Это кажется один из камуфлированных, сука, ни хрена себе, «он весь на кумарах», а кто же как не ты, урод, не дал мне вовремя двинуться. А кому это он, говорит, не той ли твари в углу? Или нет, был же кто-то еще… Ах да, похожий на бульдога старик. Тяжело, как заклинившую танковую башню, Никита повернул голову вправо и точно, бульдожистый с обвисшими брылями щек был здесь, сидел и пристально его рассматривал. Вот сука!
— Отец, мне нужна доза, брат. Одна только маленькая доза, отец! Очень надо, я сам сделаю, можно, да? Сука, мне нужна доза! Сука-а-а-а!!!
Камуфляжный слегка хлопнул его ладонью по щеке, вызвав в мозгах настоящий камнепад, и почему-то резкий заворот внизу живота.
— Заткни хайло, урод.
— Сам урод, чмо позорное! Ну можно одну маленькую дозу, брат! Всего одну, а? Тебе что, пидор, жалко моей же «геры»? Сука! Мразь!!!
На этот раз хлопок ладони был уже не так нежен и вполне тянул на полновесную пощечину, но весь воспитательный эффект этого действия тут же свел на нет очередной приступ пронзивший болью каждую косточку измученного абстиненцией тела. А мразь в углу уже вовсю шевелила мохнатыми лапами и щелкала мощными жвалами.
— Суууки! Ну одну маленькую дозу, ну пожалуйста!
— Босс, пусть он вмажется, хоть на человека походить будет…
— Да! Да! Пусть я вмажусь, ну пожалуйста, ну пожалуйста! Дозу, пидоры!!! Дайте дозу!!!
Наконец долгожданный разрешающий кивок старика и вот уже один из камуфляжных ловко выливает раствор из стакана обратно в ложку и подносит ее к огню.
— Дай я сам! Дай сам! Вдруг испортишь!
Никите кажется, что камуфляжный все делает отчаянно неловко и, того гляди, опрокинет драгоценный раствор на пол. Он, преодолевая ужасающий приступ ломающей кости боли, вскакивает с кресла, бочком по стеночке прокрадывается мимо злобно шипящей в углу твари и все же завладевает бесценной ложкой. Камуфляжный, пожав плечами, отдает ее без сопротивления. Малыш Ник тут же забывает обо всем с ним происшедшем, весь мир исчезает сжимаясь до размеров ложки с раствором героина, сейчас нет ничего важнее этого процесса. Осторожно, чтобы не расплескать и капли раствора он помешивает крупинки на дне ложки иглой шприца. Наконец порошок растворен полностью, блестящая металлическая игла хищно втягивает в себя содержимое ложки через ватный тампон, резиновый жгут захлестывает бицепс и вскоре на предплечье вспухает вполне приличная вена. Странно, но в этот момент абсолютно прекращается преследовавшая его с утра паралитическая дрожь пальцев, все движения точны и выверены до микрона, как у производственного робота: делай раз — укол, делай два — утопленный наполовину поршень выдавливает часть содержимого шприца в вену, делай три — поршень назад, втягивая из вены уже отравленную кровь, делай четыре — изрядно разбавленный кровью героин уходит обратно в вену, и делай пять — извлечь шприц и снять жгут. Все, теперь надо чуть-чуть подождать, пока кровеносная система разнесет дурь по всему организму.
И вот есть — с хрустальным звоном рушится, разбиваясь на мелкие скачущие осколки, давившая на мозг стена боли, освежающий холодный ветер проносится в голове, Нику вполне серьезно кажется, что в его черепе образовалась огромная дыра сквозь которую несет приятную прохладу, еще недавно трещавшие, исходящие болью кости становятся прочными и гибкими, а в груди кипучим фонтаном поднимается радостная эйфория. «Я люблю вас, люди! Я люблю всех! Черных, белых, желтых, красных, а еще собак, кошек, ментов и даже тараканов! Я люблю тараканов!!! Эге-гей!» Чудовище, прятавшееся в углу, превращается в совершенно безобидный скомканный и брошенный на пол шерстяной плед, сквозь маски упырей в камуфляже явственно проглядывают добродушные улыбки. Они ведь только хотят выглядеть злыми и сердитыми, а на самом деле они милейшие люди! А сидящий в кресле старичок, тоже вполне симпатичен и вовсе даже не похож на бульдога.
— Я люблю вас! — говорит Никита, парням сидящим на диване.
Те дружно гогочут, а тот, у которого он отобрал ложку, несильно тыкает его кулаком под ребра, направляя обратно в сторону кресла.
— Иди уже, влюбленный.
Да без проблем, теперь можно и идти, и разговаривать, и делать еще чертову уйму всяких самых разных вещей. Все еще в радостной эйфории, наполненный под завязку любовью ко всем и каждому Ник плюхнулся в кресло, крякнув в такт жалобно скрипнувшим пружинам, и несколько высокопарно поинтересовался у старика:
— Итак, чем могу служить, — но, не выдержав торжественности тона, сам же первым засмеялся.
Однако на этот раз его никто не поддержал, и радостно фыркающий смех как-то сам собой застрял в горле под пристальным изучающим взглядом собеседника.
— Ну что ж, Никита, — дождавшись когда Ник отсмеется, вкрадчиво начал старик. — Как мы только что наблюдали вы довольно плотно сидите на героине и самостоятельно завязать уже не сможете.
— А тебе собственно какое дело, папаша, ты мент, или кто? Если мент, то показывай ксиву и ордер. А если ордера нет, то свободен, шлифуй под ветер.
Стоявший ближе других камуфляжный уже замахнулся, но, уловив успокаивающий жест старика, остановил руку на полпути.
— Во-первых, не тебе, а Вам, — старик пристально глядел ему в глаза, и от этого взгляда делалось неприятно, хотелось съежиться и спрятаться. — Во-вторых, зовут меня Александр Сергеевич, в-третьих, я не мент, и это гораздо хуже, для тебя, Никита, потому что ни санкция прокурора, ни ордер, чтобы прихлопнуть тебя как муху мне не нужны.
Никита молчал, переваривая информацию, весь уверенный вид этого старика и наличие послушных его воле камуфлированных горилл со всей непреложностью свидетельствовали о том, что перед ним человек серьезный. Так что лишний раз разевать пасть и быковать здесь себе дороже. Пусть лучше расскажет чего ему от Малыша Ника понадобилось, не для развлечения же он ворвался к нему на хату, а там уже и думать будем как быть.
— Молчите? Ну и правильно, чего воздух зря трясти, — одобрил его сдержанность Александр Сергеевич. — Вы ведь героин всегда у Кортеса берете, он Ваш, так сказать, постоянный поставщик? Да не делайте удивленных глаз, я же сказал, что не мент, так что Ваньку передо мной валять, смысла нет. Тут дело в другом, Вы ведь, Никита, не можете без дозы… А представьте себе такой оборот дела, когда Кортес больше не захочет Вам продавать героин, Вы же начнете искать других продавцов, потеряете от ломок осторожность, попадете в поле зрения милиции, Вас отправят на принудительное лечение… Дальше продолжать?
— К чему Вы это мне говорите? — все еще довольно весело спросил Никита. — Зачем выдумывать невозможные ситуации, с чего бы Кортесу отказываться продавать мне дурь. Он мне даже в долг давал, если хотите знать. И вообще, я что-то не врубаюсь, что Вам от меня нужно?
— Терпение, терпение, молодой человек, это Вас сейчас героин в крови заставляет так резвиться. Мне рассказывали, что после укола наркоманам со стажем все становится нипочем, по барабану, так сказать. Но поверьте, у Вас серьезная проблема. Тот запас, что Вы сегодня приобрели, мы изымем, а Кортес больше никогда не будет продавать Вам героин, так что эта доза была для Вас последней. Желаете убедиться? — и протянул Никите мобильный телефон. — Позвоните Кортесу, спросите у него сами. Я даже номер наберу, чтобы у Вас не закралось мысли, что мы таким образом хотим получить информацию о Вашем «друге».
Никита, тупо глядя на него, взял в руку гудящую трубку.
— Алло, — хрипло прокаркал на том конце голос Кортеса.
— Кортес, здорово, чувак, это Ник…
— Пошел на хрен, долбанный ублюдок, забудь этот номер телефона, забудь мой адрес и не попадайся больше мне на глаза, — раненным медведем заревел Кортес.
Ничего не понимающий Никита опустил трубку, Александр Сергеевич мягким движением вынул ее из его ладони и нажал кнопку отбоя.
— Дело в том, — вкрадчиво произнес он. — Что сегодня, сразу же после Вашего визита, мои мальчики посетили Кортеса и попросили его больше не продавать Вам это зелье, представились естественно Вашими троюродными братьями, которых ну очень волнует печальная судьба заблудшего родственника. Они пообещали отрезать ему правую руку, если узнают, что он опять продал Вам героин. А чтобы он не сомневался в серьезности их намерений, они отрубили ему указательный палец. А вот, кстати, и он.