Властелин моего сердца
Шрифт:
В последующие недели всем в Баддерсли жилось нелегко. Скудных запасов, заготовленных в прошлом году, едва хватило на зиму, и много народу, в основном стариков и детей, умерло с голоду. Те, кому удалось выжить, были обессилены и подавлены.
Малочисленные работники были вынуждены непосильно трудиться – возделывать поля, чтобы обеспечить будущий урожай, ухаживать за скотиной и в то же время работать на строительстве замка. За малейшее нарушение людей жестоко избивали. Везде, куда ни посмотри, Мадлен видела бледных, изнуренных, сильно истощенных людей. Хотя
Мадлен подозревала, что деньги подходят к концу. Она знала, что Поль дал какую-то сумму Одо, чтобы тот мог приобрести новый меч и более шикарную одежду. На ее деньги. На деньги Баддерсли, предназначенные для того, чтобы заботиться о людях. Когда приедет король, нужно потребовать отчет.
Но сейчас она так мало могла сделать! С тех пор как тетушка Селия утратила интерес к благотворительной деятельности, Мадлен стала собирать и раздавать объедки с господского стола. Она обнаружила, что кухонная прислуга таскает корзинки продуктов своим родственникам, и положила этому конец. Вся пища должна была пойти нуждающимся. Но она не сообщила о воровстве дяде, опасаясь, что он в отместку придумает какое-нибудь безумное наказание. Разве он не приказал повесить какого-то беднягу только за то, что его свиньи забрели на поле?
Каждый день она находила время для тех, кто к ней обращался, особенно по поводу лечения, но это были в основном нормандцы и домашняя прислуга. Англичане относились к ней недоброжелательно. Нет, они ее ненавидели. Они терпеть не могли Поля и Селию тоже, но это было глухое негодование. Ее они ненавидели активно и яростно. Почему?
Повсюду, где она бывала, она чувствовала на себе их взгляды, пронзавшие ее подобно мечу, но стоило ей заглянуть им в лица, их выражение становилось тупым и безразличным.
Некоторое время спустя Мадлен снова начала выходить за ворота, чтобы собрать дикие растения в пищу. Она надеялась встретиться с лесным бродягой, Золотым Оленем, рассчитывая на его помощь. Но один раз в нее попал большой камень, брошенный явно с дурными намерениями. Она помчалась к охраннику и прекратила лесные прогулки.
Однажды вечером, готовясь ко сну, она заговорила об этом с Дороти:
– Мне кажется, Дороти, что здешние люди ненавидят меня.
Женщина расчесывала длинные каштановые волосы Мадлен.
– Отчего бы это, миледи?
– Я не знаю. Они тебе говорили что-нибудь?
– Нет, – недовольно сказала женщина. – Держите голову спокойно, не дергайтесь!
Мадлен поняла, что ее служанка так же изолирована, как и она.
– Ты не хотела бы вместе со мной учить английский, Дороти?
Служанка больно дернула ее за волосы.
– Нет, миледи. Научите их говорить как следует.
Мадлен вздохнула:
– Когда же я дождусь весточки от короля?
– У него и без вас есть чем заняться, – сказала женщина, в кои-то веки разговорившись. – Ведь если дела повсюду обстоят, как здесь, должно быть, подонки совсем свели его с ума. Отказываются выполнять работу, жалуются,
Люди продолжали убегать. Поль увеличил число стражей в деревне, но его ежедневные вспышки гнева против Золотого Оленя говорили о том, что бега продолжаются. Когда староста деревни пришел сообщить, что исчез пастух со всей семьей, лицо Поля сначала налилось кровью, затем страшно побледнело.
– Что? – прогремел он. – Отправляйтесь за ним! Верните его!
Пастух был одним из самых важных и необходимых людей в любом хозяйстве. Если не он, кто будет ухаживать за стадом?
– Никто не знает, куда он ушел, господин, – пробормотал староста.
– Найди его, – приказал де Пуисси.
Поль бросился вперед, сжал шею бедняги и принялся его трясти. Из горла старосты вырывались невнятные булькающие звуки.
– Тетя! – закричала Мадлен. – Останови его!
– С какой стати? Это еще один смутьян. Пусть задушит его.
Мадлен бросилась к дяде и ухватила его за жирную руку.
– Дядя, перестань!
Он отпустил шею старосты и отшвырнул девушку так, что она растянулась на полу.
– Держись подальше от меня, негодная девчонка! – прорычал он.
Собаки подскочили и остановились над ней, рыча и обнажив клыки, удерживая Мадлен на полу у его ног.
Дядя смотрел на старосту, стоявшего на коленях, схватившись за шею и задыхаясь.
– Если случится падеж скота, – сказал он жестко, – ты умрешь. Теперь убирайся.
Староста уполз на четвереньках. Поль де Пуисси обернулся к Мадлен:
– Еще раз вмешаешься в мои дела, племянница, и я впрягу тебя в плуг вместо волов.
С этими словами он щелкнул пальцами и, тяжело ступая, двинулся во двор выбивать кнутом как можно больше работы из своих подневольных. Обе собаки оставили Мадлен и последовали за ним. Дрожа, девушка встала.
– Глупая девчонка! – накинулась на нее Селия. – Вмешиваться в мужские дела! Чему только учили тебя в монастыре? Ни один муж не станет терпеть такую, как ты.
Один или два раза Мадлен видела, как кто-то проскальзывал в замок поговорить с ее дядей под покровом темноты: доносчик из деревни. Как нормандка, она должна была бы радоваться. Но она ненавидела этого человека. По духу она чувствовала себя ближе к англичанам, чем к своим родственникам. Она боялась, что предатель принесет известие о Золотом Олене и ее лесного бродягу приволокут к дяде Полю.
– Нам известно, кто такой Золотой Олень, дядя? – спросила Мадлен однажды за столом, когда Поль только что закончил очередную тираду с проклятиями в адрес этого человека.
Она пыталась выковырять что-нибудь съедобное из очень мелкой рыбешки, видимо, ничего лучшего в близлежащей речке нельзя было найти.
– Английский предатель, – рявкнул Поль. – Когда я схвачу его, то заставлю за все заплатить. Я отрублю ему ноги и руки, медленно выколю глаза и отрежу яйца, – добавил он с наслаждением. – Тогда крестьяне, которые молятся на него, смогут позаботиться о нем.