Властелин рек
Шрифт:
Михайло заметил, как в глазах юноши блеснули слезы. Видать, для него до сих пор эти воспоминания были тяжелы.
— Отца с матерью не помнишь, как звали? Ты ж еще, наверное, дитем был?
— Отчего ж. Помню. Батя кузнец был, Архипом звали. А мать — Белянка…
Михайло сидел, какое-то время пораженный до глубины души, мысли его путались. Он не мог поверить в происходящее — о такой удаче он даже не подозревал! Вцепившись обеими руками в свои волосы, Михайло стал неудержимо смеяться, раскачиваясь из стороны в сторону. Алексашка с недоумением
— А сестры… Сестры… твои… Не Людмила с Анной, случаем?…
— Да, — трудно соображая, протянул Алексашка. Михайло со слезами на глазах, едва не задыхаясь от смеха, бил кулаком себя в грудь и говорил:
— Я… я… Анна… Жена мне… Понял? Понял?
Алексашка и верил, и не верил, понемногу осознавая происходящее. Семья, о которой он все эти годы с тоской вспоминал, наконец нашлась. Михайло уже обнимал его, трепал по голове:
— Живой! Живой! Мать твоя всю жизнь ждала тебя, верила… А ты тут… Живой!
Дальше были слезы радости, вопросы наперебой, объятия. Ратные, что глядели на них со стороны, дивились с улыбками на лицах — бывает же такое! Михайло же поведал Алексашке все, что знал об их семье, о том, что непременно надобно познакомить его с Анной и детьми, надобно дождаться приезда Архипа из Пермской земли, дабы семья их, разрозненная на долгие годы, наконец объединилась. Михайлу переполняло счастье оттого, что ему и доведется их воссоединить. «Может так до конца искуплю вину перед Анной», — невольно подумал он.
Дальше все получилось само собой. Окрыленный Алек-сашка сам пал в ноги господину своему и попросил взять на службу Михайлу. Шуйский не верил поначалу, говорил:
— Да тебя, дурака, обвели, как теленка, а ты поверил! Ну!
Но. увидев напористость слуги, смягчился, велел призвать Михайлу. Когда тот пришел, молодой князь строго и придирчиво оглядывал его со всех сторон, сам начал о многом расспрашивать, хмыкал, в раздумьях мерил шагами горницу. Наконец ответил:
— После Орехова, как дозволит государь, мы вернемся в Москву. В имении моем поселим тебя с твоей супругой и чадами. А там — как покажешь себя. Гляди, у меня служба легкой не будет!
— А я потчевать без толку сам не желаю, — твердо взглянув на Шуйского, отвечал Михайло. — Куда прикажешь отправиться — отправлюсь, хоть на край света. Мне, кроме жены и чад моих, терять нечего!
Когда Андрею Шуйскому с частью войск велено было вернуться в Москву, воевода отпустил Михайло в Орел, дабы тот вскорости забрал жену, детей и прибывал в подмосковное княжеское имение. Михайло не ехал туда, а летел, предвкушая радость встречи…
И уже после того, как привлек к себе плачущую жену, такую родную и любимую, обнял подросших сыновей, что робко взирали на отца, ставшего для них почти чужим, Михайло поведал Анне о встрече с Алексашкой и службе своей у князя Шуйского. Анна бросилась к иконам, пала, начала кланяться в пол и со слезами благодарить Бога. Матрена кинулась ее обнимать, приговаривая:
— Господи!
Утром чуть свет выехали. Гришка с женой и Матрена вышли провожать их, обняли крепко. Матрена дала с собой узелок приговаривая:
— Я вам тут поснедать положила… Аннушка… Даст Бог свидимся…
— Как я тебе благодарна, Матренушка, — прошептала Анна, обнимая старуху.
Михайло погрузил в купленную за день до того телегу детей и какие-то пожитки, помог взобраться в нее Анне и, сев на передок, дернул вожжи…
Долгий путь преодолели они быстро, торопясь поскорее к новой жизни…
И вот, въезжают они на подворье княжеского имения. Дети, с коих разом спала дорожная усталость, оглядываются вокруг — не видали они доднесь такого богатства! Анна, закусив губы, с трепетом ожидает встречи с братом. Наконец, Михайло спрыгивает на землю, задрав голову, глядит на высокие палаты князя Шуйского и, видимо, только сейчас осознает, что с ним произошло и что его ждет. Подав руку жене, помогает ей выбраться из телеги…
Наконец вышел Алексашка, высокий и прямой, в длинном кафтане, перепоясанном кушаком, остановился в нерешимости. Анна, пройдя мимо Михайлы, несмело подошла к нему ближе и, жадно шаря глазами по его лицу, начала искать знакомые черты. Глаза, брови и руки отца, нос, губы, как у матери. Это был он, Алексашка, сгинувший в Новгороде тринадцать лет назад и теперь словно воскресший. И в этом больше не было никаких сомнений. По лицу Анны катятся слезы, она ощупывает улыбающееся лицо Алексашки и, всхлипнув, бросается ему на шею.
— Матушка всегда верила, что ты живой! Алексашка наш… родной! — сквозь слезы радости бормочет Анна обнимая его все крепче, словно боясь, что он снова исчезнет из ее жизни.
— А ты совсем не изменилась с того дня. Я тебя помню! Помню, — отвечает Алексашка, уткнувшись носом сестре в макушку. Михайло, распрягая коня, с радостной улыбкой поглядывает в их сторону, подмигивает замершим от удивления сыновьям.
Горница, в коей им надлежало жить, была небольшой, но они были рады и этому. Анна, раскладывая вещи, радостно хлопочет, все о чем-то говорит Алексашке, что стоит в дверях, скрестив на груди руки, но слова подбираются трудно, ведь они толком и не знают ничего друг о друге. Но Анна верит, что впереди теперь вся жизнь, дабы они вновь стали по-настоящему родными.
— Как отец обрадуется, я и помыслить не могу, как сильно он будет тебе рад! — говорит она со светящимися от счастья глазами…
Но уже на следующий день Алексашке и Михайле надлежало сопровождать князя Андрея Ивановича в Смоленск, куда он был назначен воеводой. Анна же, проводив их, направилась в поварню, где должна она была нести свою долю службы князю Шуйскому. Анна улыбалась. Наконец на душе было радостно и легко, словно все плохое выгорело в пожаре, уничтожившем Бугровое, а стремительный ветер перемен развеял навсегда этот ядовитый пепел…