Властелин суда

Дугони Роберт

Мельда тоже поднялась.

— Я вызову доктора.

— Нет. Я в порядке. Только дайте мне секунду разобраться немного.

Она вытерла руки кухонным полотенцем.

— Здесь все перевернуто, мистер Дэвид.

Слегка опираясь о стол, он прошел в гостиную. Мельда оказалась права. Все было переворочено. На ковре — битое стекло. Судя по всему, лопнула трубка телевизора. В аквариуме плавала размокшая книжка. Даже решетки батарей были сорваны. За его спиной всхлипывала Мельда.

Повернувшись, Слоун обнял женщину и почувствовал, как дрожит ее хрупкое тело.

— Все хорошо, Мельда. Все будет хорошо.

Он ласково бормотал ей что-то, пока Мельда не перестала дрожать.

—

Может быть, приготовите нам чайку, — предложил он.

— Я вам чаю приготовлю, — сказала она, словно идея была ее собственной, и пошла в кухню ставить чайник.

Слоун бродил по квартире, не зная, с чего начать разборку.

— Вы что-нибудь слышали, Мельда? Или видели? — Слоуну трудно было представить, чтобы столь сильные разрушения могли не привлечь ничьего внимания.

Она наполнила чайник под краном.

— Ничего я не слышала... ведь по четвергам меня не бывает... по четвергам у нас танцевальные вечера. — Мельда ходила на встречи для пожилых при католической общине. — А утром я пришла и застала вот это. Я вышла на лестницу вызвать полицию. И когда вернулась, в кухне были вы, но было темно, а я не так хорошо вижу... О, мистер Дэвид, такая жалость, что все так произошло!

Слоун стоял посреди комнаты, оглядывая разрушения и мысленно возвращая вещи на их законные места. Исполненный любопытства, он прошел из гостиной в спальню и щелкнул там выключателем. Тахта была разодрана и располосована, как и диван, из шкафа все вытряхнуто. Но все это было вторично. То, что заботило его прежде всего, лежало прямо перед ним на ночном столике.

Его часы «ролекс».

8

Министерство юстиции, Вашингтон, округ Колумбия

Риверс Джонс откинулся на кремового цвета спинку кожаного кресла; мерно покачиваясь и вертя между большим и указательным пальцами скрученную скрепку, он ждал соединения. Он бросил в мусорную корзину бумажный пакет из-под завтрака, приготовленного женой, и стаканчик из-под остывшего кофе и отщипнул от остатка лепешки с отрубями. Взгляд его был устремлен на дипломы в затейливых рамках, висевшие на стене его унылого служебного кабинета. На дипломах значилось: Ш. Риверс Джонс Четвертый. Первый инициал (лишь немногим из его знакомых было известно, что это сокращение его первого имени Шерман) он давно отбросил, как отбросил и порядковый номер после фамилии — слишком претенциозно, если ты не живешь на глубоком Юге. Увы, он давно уже не водил дружбы с отчаянными парнями, не гонял на машинах с бешеной скоростью, когда из-под колес летят во все стороны лепешки грязи, а ты лишь поплевываешь, пуская пузыри жевательной резинки сквозь щель между передними зубами. Кончено. А как хотел бы он перестать всякий день видеть перед собой на стене эти внушительные бумажные листы — доказательство сделанной им карьеры, напоминание о пути, выбор которого продиктовал ему отец. Если б не жестокий сердечный приступ, прикончивший этого сукина сына, дипломы Джонса висели бы сейчас в кабинете с видом на центральные кварталы Батон-Руж, в Луизиане.

Джонс вновь отщипнул от лепешки и откинулся назад, чтобы крошки не просыпались на костюм. Звонок Паркера Медсена прервал его крепкий сон. В отличие от генерала он не имел привычки подниматься чуть свет — для физических ли упражнений либо для безделья и приятного времяпрепровождения. Он едва успел принять душ и побриться — в сортире посидеть можно будет и попозже, чтобы прибыть в Западное крыло без опоздания. Медсен требовал пунктуальности. Конечно, этот парень и вечные «да, сэр», «нет, сэр» и прочая дребедень порядочно портят ему жизнь, но, с другой стороны, в Вашингтоне пронесся слух,

что Республиканская партия будет выставлять Медсена в вице-президенты на следующий срок Роберта Пика. А это открывало возможность Медсену подумать и о президентстве. Неудивительно, что его так обеспокоила смерть Джо Браника. Учитывая, что в экономике продолжается неуклонный спад, а безработица и инфляция, наоборот, растут, как и яростное противоборство интересам США во всем мире, неожиданное самоубийство ближайшего, как это считается, к президенту человека никак не может быть фактом положительным. Генерал подыскивает и себе доверенное лицо, а это на руку Джонсу. Наплевать ему, к какому паровозу прицепиться, лишь бы вез.

Джонс только что переговорил с коронером округа Джефферсон. Доктор Питер Хо не оказал никакого сопротивления. Неудивительно. Большинство окружных чиновников крайне ленивы. Похоже, Хо даже испытал облегчение оттого, что не придется ему в уикенд производить вскрытие. Вот сейчас Джонс отдаст такой же недвусмысленный приказ чарльзтаунскому детективу, который тоже испытает облегчение оттого, что одной папкой на столе у него станет меньше. Дело будет, считай, сделано, а он, Джонс, приобретет еще одного влиятельного покровителя.

Размышления Джонса прервала его секретарша, сообщившая, что дозвонилась. Джонс выпрямился, прикидывая, как будет выглядеть слово «конгрессмен» или «сенатор» в рамочке на его визитке.

Клей Плешуин так подался вперед, что ножки его стула скрипнули по линолеуму. Он барабанил по конторке, с каждым неотвеченным звонком все сильнее. Секретарша помощника генерального прокурора ясно дала понять, что помощник хотел бы звонок не афишировать. Плешуин оглянулся на белое грифельное табло, на котором значились фамилии служащих. Обычно оранжевая магнитная бирка под словом «на месте» означала, что тот или иной офицер полиции должен ответить на звонок. Однако к Тому Молье это, видимо, отношения не имело. О табло он постоянно забывал, приходя и уходя когда ему вздумается, и Плешуин стал уже подозревать, что такая забывчивость детектива — забывчивость намеренная.

Плешуин встал, и правую ногу его тут же пронзило болью до онемевшей ступни; морщась, он потянул провод, заглядывая через щели жалюзи в затянутое железной решеткой оконце. Ну конечно! Молья стоял посреди комнаты, развлекая Марти Бенто и парочку других офицеров в формах, о чем свидетельствовали его мимика и жесты — болтал с увлеченностью девчонки-подростка.

— Эй, Моль, — рявкнул через стекло Плешуин.

Том Молья замолчал, поднял взгляд на Плешуина и помахал ему.

Плешуин указал на телефон:

— Тебе же звонят!

Молья приложил руку к сердцу и проартикулировал ответ:

— И ты... мне... как брат, Клей!

Бенто и другие полицейские так и зашлись в припадке беззвучного хохота. Сукин сын!

— Возьми трубку, Моль, черт тебя дери! — Плешуин глядел, как Молья подошел к своему столу и взял трубку. — Вот проклятье! Я что, в игры с тобой играю? Ответь на звонок!

— Я не совсем понимал, что ты там корчишься, Клей. На ирландскую джигу смахивало. Что, опять нога дает о себе знать?

Плешуин перестал сгибать и разгибать ногу.

— Нога моя тут ни при чем! И я англосакс, а не ирландец! Чем тут я, по-твоему, занимаюсь? Тебе звонят!

— Звонят! Господи Боже мой! Плешь, уж не королева ли это английская?

Плешуин издал тихое шипенье. О привычке копов сокращать и переиначивать фамилии он знал, но прозвище, которым наградил его Том Молья, в точности совпадало с внешней приметой Плешуина — его день ото дня все более расползающейся лысиной.

— Звонит генеральный прокурор из Министерства юстиции!